Палец товарища упирался в подчёркнутое на машинке пустое место.
Где закорючка, спросят?
Напарник передёрнул широкими плечами.
Что ж сделаешь. Главное, работу провели всё, как следует, как подобает, на совесть.
Вихрастый смолчал.
Что, не ладно? Переспросил патриций. Но ведь с фактами не спорят есть такие закоренелые враги. Так и скажем.
Он покачал чёрным скоблёным шлемом головы, вспоминая.
Ах, сатана, закоренелые но до чего крепок. Упёртый, Баалзеб возьми его.
Наблюдатель вдруг рявкнул:
Так и скажи, ежли спросят. Про Баалзеба.
Он скривил приятное своё картофельное лицо и пригладил вихры, немедленно, впрочем, вернувшие себе свои позиции.
Из окружения вышел поди. Прямо так-таки и вышел. Сказал бы я
Патриций ухмыльнулся.
Но ты ведь так и сказал. Правда, ещё прибавил. Выражаетесь вы
Кто «вы»?
Патриций плотно замолчал. Его глаза словно чернилами залило.
Ты со врагом меня уровнял?
Я просто, амиго, спокойно выбирая слова, принялся отбояриваться патриций, оговорился. Удивительно мне, не закричал ни разу ну, ни разу, зубами только скрипел
Пока было чем скрипеть.
Вот, а выражался беспрестанно. А такой с виду образованный
Патриций замолчал.
Крепкий враг.
Обладатель двух вихров снова поморщился, разглядывая испорченный лист. Патриций осторожно подшепнул:
А что, если
Оба посмотрели на пустое место внизу.
Закрыть дело.
Как это так?
Всех переловили. Зачем деньги народные тратить?
Вихрастый небрежно откликнулся:
Ничего. В Небоземле денег много, и все общие.
Желтоватое лицо напарника потемнело. Очевидно, он покраснел от смущения своею наивностью.
Четыре года назад Заговорил вихрастый тем же тоном, показывая, что речёт общеизвестные истины. Тут кое-что сделалось город богатый теперь.
Да меня не было тогда Вставился патриций.
Товарищ его продолжал, не вслушавшись:
Реформу устроили, да все сбережения обесценились. Впрочем, у сознательных граждан нету сбережений.
Смуглый принуждённо улыбнулся. Тотчас сделался официален.
Все сбережения принадлежат цезарю. Он знает, что лучше.
Вихрастый внимательно посмотрел на руки патриция, расслабленно покоящиеся в бумагах.
На эти деньги дороги проложили
Напарник, до этого культурный не хуже арестанта, грубо перебил:
Где ты дороги видел? Говорят, всё на специальное подразделение пустили.
Вихрастый не стал спорить, а с любопытством спросил:
Это ты про странный патруль?
Он оживился. Патриций выглядел раздосадованным. Похоже, он пожалел о своей несдержанности.
Друг за дружку горой стоят. Неуверенно проговорил он.
Глаза у вихрастого заблестели. Он склонился над плечом патриция и машинально провёл пальцем по строчкам листа.
Слыхал я тоже мол, есть у них кое-что в отличку от прочих. Ну, я за что купил, за то и продаю. Сам-то я придерживаюсь научных воззрений.
Я тоже. Подтвердил патриций, но посмотрел при этом в угол за спиной вихрастого.
Тот ухмыльнулся и быстро глянул через плечо. Снова посмотрел. Шутник-напарник молчал, лицо его было серьёзным. Без предупреждения он хохотнул. Вихрастый ничуть не обиделся.
Ну, говори.
Тот объяснился очень неохотно и, стараясь, чтобы голос звучал чуть иронически:
Сказка имеется. О полдневных и полуночных.
Кто ж из них сознательный?
Никто. Но полдневные просты и открыты, не вмешиваются полуночные совсем другие.
Нам бы пригласить этих других.
Не стоит.
Почему?
Уверяю, товарищ, тут полномочия особые нужны
А то изловить бы Какие полномочия?
О них даже думать опасно.
Какие полномочия?
В человеке, смуглый поморщился в поисках слова, зацепка быть должна. Они, в общем-то, сами выбирают.
А ты, я вижу, предмет изучил. Сказка глупая, как все сказки. Наши товарищи уже давно бы полуночных этих тово. Нету таких на небе и на земле, чтобы солдаты цезаря не справились.
Сказка, кстати, не старая. Её в книгах нету.
Вихрастый покусывал свои круглые губы. Картофельное лицо жило своей жизнью, как маска, под которой шевелится мышь. Настроение у начальника учреждения повысилось, будто в него налили, как в простой стакан, отличного винишки.
Он подобрел и взглянул на сотрудника чуть ли не ласково.