Какой был жених? интересуюсь я.
Ужасный, содрогается Эмка. Притумканный, поджатый весь. Елозистый какой-то. Всё время смотрел в угол.
У Эмки все женихи такие то поджатые, то елозистые, то охряпистые. Я-то её понимаю, потому что видела её мотогонщика.
В угол, на нос, на предмет? уточняю я.
Если бы на предмет! В угол и всё тут. Где Атосова подстилка.
Значит, друг животных, делаю я вывод. Зооман. Или зоофил. Как правильно?
Скорее всего, ветеринар, вздыхает Эмка и отводит с лица волосы.
У неё густейшие, тяжёлые, блестящие волосы, длинные, как у русалки. И красивые светлые глаза. Русалочьи волосы, русалочьи глаза и длинные русалочьи руки с белыми пальцами. Мотогонщик был дурак, это даже не обсуждается: упустить такую русалку это надо быть полным отстойным остолопом
Зря, говорю я авторитетно. Зря бросаешься этим зоофилом. Он всё-таки имеет совесть
Припереться в мой дом свататься! подхватывает Эмка и машет на меня своими белыми руками с безукоризненным маникюром. Можешь дальше не продолжать, ты открыла мне глаза! Завтра позвоню тётушкам и скажу: Всё, бежим стройными рядами в ЗАГС, я втрескалась по уши!
А я? возмущаюсь я. Ты замуж выйдешь, а я что буду делать одна? Я брошусь в Волгу, упаду с балкона, отравлюсь тройной дозой сульфадимезина
Прекрати! опять шугает меня Эмка сердито. Я же говорю: он тебя не стоит. Нас с тобой вообще никто не стоит.
Она встаёт и охорашивается. На ней роскошный костюм цвета красного вина. Так Эмка сказала. А с ней, как с художником, насчёт цвета не поспоришь значит, так оно и есть.
Перестань страдать, командует Эмка. Возьми моего лучшего жениха. Забыла, как его зовут. Какой-нибудь Анемподист. Анемподист Бурдалахович. Или двоих возьми. Да бери всех, господи, расщедривается она. Хорошие люди, все Анемподисты, друзья животных
Я смеюсь. С Эмкой всегда легко, всю жизнь.
А хочешь поменяемся, упорно не съезжает с темы Эмка. Меняю всех своих Бурдалахов на одного твоего Единорога. Бурдалахов без отдачи, а Единорога я тебе через месяц верну, выдрессированным, шёлковым и вышитым цветочками.
Наконец она удостоверивается, что я развеселилась, и уплывает к себе домой, в свою собственную сложную жизнь, а я остаюсь одна, в своей собственной сложной жизни.
Я умываюсь на ночь тёпленькой водой и расчёсываю на ночь перед зеркалом волосы. Им до Эмкиных далеко
Вообще вид кошмарный, глаза нездорово блестят, на скулы от температуры набежала сыпь, нос распух
Я выпила липовый чай, залезла в постель в тёплой пижаме и сначала подумала о том, какой у Эмки красивый костюм и как она потрясающе умеет одеваться. И как, наверное, её боятся эти затурканные женихи, какой она, наверное, недосягаемой им кажется художница, с красивыми тёмными волосами, с красивыми светлыми глазами, в элегантном костюме цвета красного вина. Она их сражает наповал, и они сжимаются, начинают нервно смотреть по углам и мямлить невразумительное, а она глядит на них почти с презрением и тоскуем потихоньку по своему мотогонщику.
И тут я испугалась, что сама сейчас затоскую. И, наверное, со страху, я вдруг уснула.
Вчера родился февраль. Февраль это серое, из которого потом появляется голубое. Так мне однажды сказал Саня. И вчера я видела из окна, как он выходил из своего подъезда. Он вышел без шапки на самое новорождённое февральское солнце, и оно нырнуло в светлые отросшие волосы и начало в них куролесить вместе с ветром, и глаза у него сузились от солнца, словно засмеялись. Он прошёл среди белых сугробов и во мне горькой и прекрасной болью отозвался Григ: золотые, устремлённые ввысь сосновые стволы, хижина на склоне горы и прорвавшаяся вдруг, ликующая весна
Посмотри на мои окна, ну! отчаянно попросила я. Посмотри! Мне хочется встретить февраль с тобой!..
Он прошёл мимо и не посмотрел. Вот так.
Я тихо ковыляю по улице в поликлинику, закутанная в большой шарф. Больничный лист освободил мне положенное для гриппозников безделье и моё одинокое сиротство ещё более нестерпимо. Ну надо же было так идиотски поссориться! Именно в такое время, когда родители в отъезде Какая была бы жизнь! Не надо слоняться по подъездам, кинотеатрам и кафешкам, не надо выгадывать, когда родители, может, вдруг уйдут в гости, не надо подсовывать им билеты в театр, купленные на работе у культорга, никто тебя не контролирует, не спрашивает ни о чём, не глядит безнадёжными глазами полная свобода, вольная воля на целых три недели, точнее, на целых двадцать четыре дня, такой редкий случай, ну как же обидно и глупо