Не утаил, что тот "был вытеснен из Карабаха", - Фатали доволен удачно найденным словом: именно "вытеснен", а не "бежал", "и унес с собою данное ему наименование беглеца и изменника", но: и о бриллиантовом пере, всемилостивейше пожалованном ему, и о восстановлении прежнего генеральского чина по его "возвращении" из-за границы, и о кротости нрава, "никакого властолюбия"; весьма-весьма осторожно обвинить предпредшественника Воронцова - Головина: вот, мол, какие прежде несуразности были, но зато теперь, при наместнике, совсем другое, "...не могло не представиться соображению, что со смертью хана вдова и дочь лишались всех способов к существованию".
И здесь Фатали ввернул такое, что иной и за месяц не придумает, ведь уже накоплен богатый чиновничий опыт, "ибо там, где он сам жаловал по своей ханской власти таковые владения в потомство, за которым оставляет их и наше правительство, и тогда еще, как со стороны его были оказаны весьма важные услуги, было бы несправедливо и весьма неприлично достоинствам нашего правительства и великодушного монарха".
Почти год длилась эта переписка. И Фатали делился с Хасаем своими заботами, хвалил Ханкызы: и умна, и красива (брови срослись у переносицы), и стройна; а Хасай ни слова: разговор о сватовстве заглох со смертью Мехти-Кули-хана, но снова возобновится: семье нужна надежная опора.
Фатали пишет - начальство заставляет переделывать, снова пишет - снова возвращают. "Я бы полагал назначить", - предлагает Фатали, и далее следуют его доводы, но сколько инстанций! Он - начальнику, начальник - наместнику, тот с отношением и особым докладом - в Кавказский комитет; секретарь, члены, управделами, председатель, мнение двух министерств финансов и государственных имуществ, а затем журнал Комитета попадает в канцелярию е. в., чтоб г. и. высочайше соизволили, повелели, когда вздумается взглянуть в этот журнал, написать собственноручно: "Исполнить".
Все-все было учтено: и если дочь умрет до выхода замуж, и если она умрет в замужестве, но бездетно; или же выйдет замуж и уедет насовсем за границу; "в таком случае имение оставить в пожизненном только пользовании матери ее, ежели она будет оставаться в живых".
И нашли ей мужа! Сколько разговоров!...
Как же Фатали соединить, не укладывается в сознании: Уцмиев - муж Ханкызы (а они мечтали создать масонскую - о наивные! - ложу!). Ну, да Уцмиев - из ханского рода; правда, кумык, житель низины, не то что мы и наши карабахские горы, но все же князь.
"А рост, а рост! Боже, какому карлику (а Уцмиев статен!) отдаем наше сокровище, цвет нации, надежду Карабахского ханства, - сокрушалась карабахская знать, для которой все другие - холмики и низинная тварь. Белобрыс, голубоглаз (дальтоники?? каштановые волосы и карие глаза!), сухонький какой-то (??), и часто молчит. Ибо стоит ему заговорить, как кто-то шепотом, но на весь меджлис поэтов, которые собираются у Натеван-Ханкызы: "Ну вот, опять начал коверкать нашу чистую тюркскую речь! Слушай, а когда ты научишься говорить без кумыкского акцента?!"
И у Фатали ревность к князю, увы, несчастлив их брак (постаралась все та же знать: сплетни! козни!), а у князя - ревность к Сеиду Гусейну, любимцу меджлиса поэтов, бесцеремонному, а красив чертовски, баловень судьбы, покорит-таки Натеван, и в наказание аллах отнимет у нее первенца Мир-Аббаса, хоть и рожден от сеида, святого, ведущего свой род, но кто вычертит? от пророка Мухаммеда.
- О боже, как он кумыкским своим акцентом коверкает нашу речь! сокрушается Сеид Гусейн, и гости меджлиса поэтов согласно кивают головой.