Старший опять покачал головой:
Дон Кихот, м-да.
ЭПИЛОГ
Кабинет старшего лейтенанта Ерёменко был скучен как любое казённое помещение. Стол, два стула, засохший от заталкиваемых в горшочек «бычков» цветок и непременный пузатый сейф. Истинным украшением милицейского интерьера была молодая женщина лет тридцати с небольшим. Она нервно перебирала пальцами платок, время от времени прикладывая его к заплаканным небесного цвета глазам. Ещё не отхлынувший после захвата, «старшой» искоса поглядывал на жену Воронцова, нетерпеливо постукивая по столу карандашом. Исписанный лист с её показаниями, никуда не годился. Курам на смех. Но ничего исправлять она не хотела.
Так когда, ты говоришь, заменила ему патроны на холостые?
Вчера, Галина ещё ниже опустила голову, когда он стал орать, что всем покажет. Угрожал. Мне, детям. Взбесился! Вот я, от греха подальше, и выкинула боевые заряды. Как чуяла!
Ну-ну
Почувствовав в недоверие в ерёминском голосе, Галина резко подняла голову и неожиданно горячо выпалила:
Товарищ начальник! Да он неплохой мужик! Шальной только! Афганец. Две медали имеет! Это он из-за меня! Любит сильно! Он ещё до свадьбы вытворял кренделя! И мама моя говорила: «Ой, Галка, всем ревнивцам ревнивец». А если я его любила? И сейчас люблю! Я ж
Подожди, подожди Галина! примирительно поднялась милицейская ладонь, Не адвокатствуй. Ты вот что проясни. Как с Прохоровым-то получилось?
Голова женщины снова поникла:
А что с Прохоровым, наговоры это. В деревне, сами знаете, языки как помело. Треплют, чего сами не знают.
Я не об этом! Как жив он остался?
Так что, в её глазах засветилась усмешка, или это «старшому» только показалось, Гришка когда в него стрельнул, он со страху за прилавок и завалился. Обгадился даже А когда падал черепушкой прямо в стеллаж и сунулся. Ну, где банки с маринадами. И сомлел. Гришка то совсем ошалелый был. Пальнул ещё раз и успокоился. Думал зашиб. А когда вы приехали он на вас всё внимание, а этот Прохоров возьми и очнись. Бежать хотел. А я ему и говорю: «Лежи тихо! Не двигайся! Может и пронесёт. Увидит что живой, добьёт».
Понятно, кивнул «старлей», тактическая уловка.
Что?
Это я так. Продолжай.
А чего продолжать, шмыгнула Воронцова распухшим носом, дальше вы сами знаете.
Она помолчала и вдруг исступлённо забормотала:
А что с Гришей теперь будет, товарищ начальник? Не убил же никого, не ограбил. Ну, шишка у Прохорова, так заживет! Может, не засудят, а?
Я, Галина Сергеевна, не судья, вздохнул Ерёменко, адвоката хорошего нужно. Только хорошие не дешёво стоят. Вот так то!
Ну что ж, значит, так тому и быть! насупилась женщина.
Ты о чём это?
А? она вынырнула откуда-то глубоко из своих мыслей, да я о быке. О Никаноре нашем.
А бык тут причём? удивлённо сморщил брови старший лейтенант.
Бык? Продам. Вот и деньги на адвоката. Ревнивцем ревнивца выкупать придётся!
Да, история не удержавшись, хмыкнул хозяин кабинета, ну так иди, Галина! Вопросов больше не имею.
Он задумчиво посмотрел ей в спину и вдруг, вспомнил то, что хотел спросить с самого начала:
Постой! И всё-таки в глазах светился неподдельный интерес, почему ты именно вчера подменила патроны? Ты говорила, он и раньше буянил и угрожал. Но почему именно вчера?
Помедлив, она достала из сумки, висевшей на плече, маленькое карманное зеркало и положила на стол.
Не знаю. Смеяться наверно будете. Смотрите. И ни с того, ни с сего. Очень плохая примета. Вот я и подумала
Зеркало было покрыто сеточкой маленьких трещин.
Ясно Ерёменко осторожно протянул ей кругляшок обратно, кстати, отец Пантелеймон ваш, написал, что претензий к твоему мужу за стрельбу не имеет. И просил тебе передать, чтобы ты зашла к нему. Помочь тебе собирается. Поняла?
Поняла. Кивнула она в ответ, Спасибочки!
Дверь хлопнула, а Ерёменко ещё несколько секунд смотрел ей вслед. Крякнул, почесал нос и повертев в руках листок с её показаниями, снова повторил:
Да, история. И даже с Дон Кихотом. Хоть романы пиши. Панфилов! Давай следующего!
ПОДАРОК
Осколок второй
1945 1984
Маленький немецкий городок Ансбах встречал первый послевоенный день, 10 мая 1945 года.