Что бы ты сделал, если б почти тридцать лет холил и лелеял чужого ребенка? А потом вдруг родная мамаша объявилась и вознамерилась предъявить свои права…
— Чужой ребенок — ты, что ли? Тебя усыновили?
— Понятия не имею. Пока это моя рабочая версия. Родители, как понимаешь, ни за что правды не скажут. Я пошла, спасибо за ужин.
— Стой! — скомандовал Генералов. — Дай мне две минуты переодеться.
— Зачем?
— Я сяду за руль. А то вон ты — вся белая, как стена. Еще в аварию попадешь.
— Не надо, я управлюсь.
— Надо! Твоя мама точно не обрадуется, если в придачу к папиному аресту получит и тебя на больничной койке.
— Не обрадуется, — пришлось согласиться мне.
Когда мы подъехали к дому родителей, нам осталось лишь проводить глазами милицейский «бобик», выехавший со двора навстречу. Папу уже увезли. Оставив главного редактора в машине, я поспешила к маме.
Она встретила меня слезами и запахом корвалола. Чем могла, я пыталась ее успокоить, но быстро поняла, что совместной истерикой горю точно не поможешь, поэтому позвонила тете Насте — маминой двоюродной сестре — и попросила ее срочно приехать для моральной поддержки. Потом связалась с Оглоедовым и велела ему бросать свои рестораны и немедленно мчаться с Антониной ко мне на большой совет. Еще я отыскала в записной книжке телефон нашего начальника компьютерной службы и, вкратце обрисовав ему ситуацию, попросила поддержать версию с адресом, восстановленным с конверта. Он обещал помочь, а я понеслась к машине, не дожидаясь приезда тети Насти. Надеюсь, уже сегодня вечером нам с Толиком удастся решить вопрос с адвокатом. У нас в компании, конечно, работают отличные юристы, но они все специалисты по хозяйственному праву. Раньше нам никогда не приходилось сталкиваться с Уголовным кодексом.
Генералов наотрез отказался пустить меня за руль, и пришлось смириться с тем, что он доставит меня за город. В конце концов, вернется домой вместе с Оглоедовым.
Когда мы подъехали к коттеджу, «Тойота» уже стояла во дворе. Главный редактор остался в гостиной на попечение Антонины, а мы с юристом засели в кабинете, и я подробно изложила ему события со всеми подозрениями относительно усыновления. Дослушав мой рассказ до конца, шокированный Толик тут же схватился за телефон. Буквально за пять минут ему удалось договориться, что через час к нам подъедет один из лучших адвокатов столицы.
Поразмыслив, мы пришли к выводу, что о моих предположениях об усыновлении защитнику лучше не знать. Во всяком случае до тех пор, пока у меня не будет реальных доказательств. На данный момент принимаем за рабочую следующую версию: к папиному приходу женщина была мертва. А дело адвоката — доказать ее правильность следователям. Состояние аффекта и малый срок заключения — запасной вариант на самый крайний случай.
Сейчас главное — молниеносно вытащить папу из следственного изолятора под подписку о невыезде. В такую жару с его больным сердцем в переполненной камере долго не протянешь.
В девять часов утра в сопровождении грозного адвоката мы уже сидели в районной прокуратуре. К несчастью, экспертиза показала, что несколько отпечатков пальцев из квартиры Киселевой действительно принадлежали папе. Несмотря на это, подняв на уши все связи и потрясая быстро состряпанными справками о состоянии здоровья подозреваемого, к вечеру нам удалось добиться согласия нужных людей на освобождение под подписку. Кроме того, само расследование нам обещали по возможности замять. Правда, с учетом интересов нескольких посредников сумма взятки получилась до безобразия неприличной: сто тысяч долларов. Я, конечно, слышала о коррупции в органах, но, честно говоря, не предполагала таких масштабов.