Хотелось бы мне ее успокоить!
Не знаю. Я предпочитаю не думать об этом. Что хорошего может пообещать темный предсказатель?
Да, ты прав, кивнула она,
Ну, что, пойдем?
И мы поднялись из-за стола.
Воспоминания о том, что последовало дальше, были настолько сладки, что я сам не заметил, как погрузился в глубокий сон. И приснилась мне девушка. Не Алиен другая. Смуглая, черноглазая, смоляные волосы, блестящей волной покрывающие плечи и темным покрывалом спускающиеся ниже, до самой талии, тонкой, как у осы. Вокруг ее хрупкой шеи звенело-переливалось монисто, а платье из красного шелка ровно облегало точеную фигурку.
Девушка улыбалась и смотрела на меня уверенным, чуть зовущим взглядом. Мне вдруг захотелось сказать ей что-нибудь, но я не успел, так как первые лучи восходящего солнца беззастенчиво пробились под мои сомкнутые веки, прогнав сон.
Я поднялся, перекусил, разыскал пасшегося в лугах Джокера. Он казался не слишком довольным, когда я взгромоздил на его высокую холку седло, и мне было понятно его настроение, но нам нельзя было отдыхать слишком долго: по моим внутренним ощущениям не так уж много времени всем нам оставалось.
Когда мы добрались до очередного жилого селения, я вновь взялся за расспросы. И напрямую, и обходными путями я пытался выяснить, не проезжал ли здесь интересующий меня рыцарь, и не знает ли кто-нибудь случайно живописную поляну, скрытую в лесу, на которой стоит деревянная изба с алыми петушками на ставнях и двумя раскидистыми дубами вместо ворот место из моих видений.
Но, несмотря на подробное мое описание, повторенное не один десяток раз, я лишь впустую потратил более двух часов: никто не сумел рассказать мне ничего конкретного.
Поэтому я продолжил путь на запад, дальше и дальше, и поскольку никакие приключения пока меня не находили, и я сам их искать не собирался, а монстры и прочие творения тьмы на время, видимо, решили держаться от меня подальше, делать в дороге было все равно нечего, я вновь погрузился в воспоминания.
В этих воспоминаниях Алиен не рыцарь в блестящих доспехах, с забралом, закрывающим лицо, а уставшая девушка с грустными глазами, сидела, опираясь о мое плечо и задумчиво глядя в пламя костра. Светлые волосы длинными прядями закрывали лопатки, которые казались чуть ли не хрупкими тому, кто не знал, какая сила в них таится. Тонкие, но мускулистые руки выглядывали из рукавов суконной мужской рубахи, которая, как ни странно, придавала еще более женственный вид ее обладательнице.
Я вдруг увидел ее воочию, словно она вновь была рядом, словно не разделила нас эта неожиданная пропасть. Как она склонилась чуть ближе и, дохнув на меня ароматом мяты, одними губами произнесла:
Помнишь земляничную поляну?
Еще бы я не помнил! Мое зимнее колдовство, когда среди белых сугробов я создал для нее кусочек лета. Мне хотелось тогда произвести на нее впечатление, и, замечу без ложной скромности, мне это удалось. Но сколько сил было потрачено впустую, из одного лишь бахвальства, об этом ей знать было вовсе необязательно.
Да, конечно, помню, ответил я,
Почему ты спрашиваешь?
Просто вдруг захотелось чего-то такого же, похожего. Чтобы вновь мы вдвоем, и доброе волшебство, словно нет никакой войны, нет бесконечной битвы, и нет ощущения, будто все катится в пропасть, Алиен подняла на меня взгляд, и в ее зрачках плясали крохотные искорки костра.
Не могу. И хотел бы, но не могу. Ты знаешь, что сейчас не время. Любая мелочь может внести перевес, поэтому нам пока не до игры выжить бы, на самом деле!
Да, я понимаю. Извини, она обхватила плечи руками, словно ей стало зябко,
Иногда я становлюсь совсем слабой.
Я улыбнулся, привлек ее к себе.
Мне сложно представить тебя слабой. Это нонсенс, оксиморон.
Алиен улыбнулась в ответ, но в глубине ее глаз, по-прежнему, таилась печаль.
Значил ли на самом деле что-нибудь этот миг? Изменилось бы хоть что-то, если бы я ответил тогда по-другому? Разумом я понимал, что нет, но сердце начало придавать значение всякой мелочи, отыскивая причину ее поступка, причину, которой попросту не существовало! Видимо, я тоже становился слабым. И этому тоже не умел найти объяснения. Прежде мне не доводилось столь глубоко копаться в собственных чувствах, я считал, что не подвержен подобному пороку, которым обычно почему-то так гордятся люди. С моей точки зрения это всегда было не более чем глупым способом времяпрепровождения. А мне всегда было, чем заняться. Но сейчас