Бирючок
OlRi Iv
Врачам, работавшим в госпиталях ВОВ, посвящается
© OlRi Iv, 2019
Желающих выйти на перрон было много. Пётр, подхватив котелок, протиснулся между полками, проходя по вагону, заглянул в купе, в котором сидела семья, мужчина, женщина и двое детей. Женщина заботливо наливала мужу чай, говорила что-то тихим голосом, муж в ответ улыбался и согласно кивал головой.
Скоро буду дома, подумал Пётр: Марья моя заждалась. Дети уже, совсем взрослые.
Две широкие тётки опередили Петра, и ему пришлось остановиться. Тётки выгружали на перрон большие мешки, в стороне стоял проводник. который равнодушно лущил семечки.
Чего смотришь, подсоби, окликнула Петра тётка стоящая внизу на платформе.
Сама справишься, проводник на мгновение прекратил сплёвывать подсолнечную шелуху себе под ноги.
Тогда пусть ждёт, зло скривила рот тётка.
Не торопись служивый, сорок минут стоим, голос проводника, обратившегося к Петру, изменился и стал участливым.
Мне бы водички набрать, Пётр покачал котелком.
Сейчас через вокзал пройдёшь, а там прямо через площадь колонка стоит.
Последний мешок, с грохотом опустился на платформу, тётка, стоящая на дороге у Петра, пыхтя подхватила юбки и спустилась к товарке.
Казак, не торопись, не твоя дорога, она сверкнула глазами и оттащила свой баул в сторону.
Вот ведьма, проводник в сердцах пнул её мешок и поднялся в вагон.
Что они везут? поинтересовался у проводника Пётр.
Гранаты на базар привезли. А ты беги.
Пётр спрыгнул вниз и скорым шагом зашёл в здание вокзала. Маленькое здание имело два входа, один со стороны путей, другой со стороны города, в нём было прохладно и сыро. Выйдя из него, Пётр увидел кривую улочку, которая расширялась, превращалась в небольшую площадь и опять сузившись, уходила за поворот. На противоположной стороне стояли дома сложенные из красного кирпича, а между ними, в переулке, толпились люди.
Там колонка, не ошибся Пётр.
Нагретая солнцем брусчатка, словно жаровня испаряла зной.
Босиком тут не побегаешь, усмехнулся Пётр.
Он еще раз оглядел площадь и пошёл напрямки.
Пётр! Барабаш! Ты это! кто-то ухватил Петра за рукав.
Петр дёрнулся, но чья-то рука держала его крепко.
Смотри на меня, неужели не узнаёшь?
Пётр всмотрелся: Семён Слинько?
А то кто же? Семён молодцевато подтянулся, выпятив грудь.
Что здесь делаешь?
Живу я здесь. Ты откуда? ответил Семён вопросом на вопрос.
В станицу. До дому.
Не время, пошли ко мне.
Не могу, мне водички с колонки набрать и в вагон.
Это ты с Бакинца сошёл? догадался Семён.
Да, жара в вагоне.
Юг, важно протянул Семён.
В станице давно был?
Так, о станичных делах потом поговорим, а сейчас пойдём пожитки твои из вагона заберём, Семён решительно потянул Петра назад к зданию вокзала.
Объясни толком, Пётр вяло сопротивлялся его напору.
Всё потом. Не захочешь, уедешь следующим поездом.
Вот, станичника встретил, погостюю у него пару дней, Пётр всунул проводнику свой билет и взял вещь мешок на плечо.
Проводник понимающе посмотрел на билет, ловко спрятал его во внутренний карман и тряхнул головой.
От вокзала станичники шли пешком. Саманные дома нависали над узкими улочками, солнце било в глаза и не давало рассмотреть дорогу.
Ярмаша помниш, що в хуторе жил? начал Семён.
Помню.
Трагично склалася его доля, заарештовували.
За что? удивился Пётр
Федора Заеца спроси.
Другие как?
Киприаня була вислана, вздохнул Семён.
Олексий Кожушно жив?
Загубився його слид.
Что ж такое творится!
Тебя тоже ждуть.
За разговором о новостях они дошли до Семёнова дома.
Вечером, сидя возле керосиновой лампы Пётр слушал о всех бедах, свалившихся на станицу. Он не перебивал, а только удивлялся тому, как казаки отдали свои пай в общее пользование.
Як же так?
Да так, Семён вздохнул, потянулся к тумбочке достал из неё лист и положил перед Петром.
Пиши.
Кому?
Не кому, а куда, в Переяславскую пиши, Семён всунул Петру в руки карандаш.
Петр помусолил его и стал писать.