— Нет, иди спать. Тут работы-то никакой.
В отдел заскочи, пускай постового пришлют, добро это охранять, — Алексей стукнул ладонью по крыше «мерседеса». — Мне еще людей опрашивать, а тут никого.
— Лады, заскочу.
Стае поправил шапку и удалился в сторону отдела. Данилов приоткрыл дверь, уселся на сиденье, закурил.
«Да, хорошая „тачка“. Одним молотком так раскурочить. Здорово муженек разозлился. Интересно, а как бы я? Если б кто Катюшку мою… Тоже, наверное… Состояние аффекта. Любовь. Смягчающее обстоятельство».
Алексей докурил сигарету и, не дожидаясь постового, пошел в дом записывать объяснения, пока свидетели не легли спать или не передумали помогать правосудию.
— На, оденься. Жена передала, — Данилов достал из пакета шерстяной свитер и протянул Косте.
— Спасибо. Как она?
— Нормально. Нос не сломан. Костя снял куртку, накинутую прямо на майку, натянул свитер. Сел.
— Ну, рассказывай.
— Чего рассказывать, сами же все знаете. Как там эти?..
— Я еще не звонил в больницу.
В действительности из больницы позвонили сами. Один из приятелей отжился, второй — в коме. Но Данилов как опытный опер о таких вещах до поры до времени не сообщал подозреваемым.
— А о случившемся я знаю со слов свидетелей. Полагается и тебя выслушать. По закону.
— По закону, — мрачно ухмыльнулся Костя. — Все правильно свидетели говорят, так оно и было,
— Старик, я в данном случае на твоей стороне. Целиком. Ты все сделал правильно, заступился за жену. Ну, переборщил немного, бывает…
— А закон?
— Что закон?
— На моей стороне?
— Пока я не могу ничего обещать, надо ждать. Для этого следствие и существует — экспертизы, допросы… С точки зрения человеческой логики ты прав, сотню раз прав, но… Мы пока живем в государстве, и, стало быть, карать за преступление должно государство, каким бы плохим оно ни было. Иначе, сам понимаешь, завтра все возьмутся за молотки и автоматы. Поэтому хочешь ты, не хочешь, но говорить что-то придется. Нет, можешь, конечно, официально отказаться, право имеешь, но поверь, это никакой пользы не принесет. Из-за двух отморозков жизнь ломать?
Костя еще не согрелся, в камере сквозило, в кабинете тоже.
— Закурить не дадите?
— Да, бери. Не, старик, ты рассказывай как есть, а запишем мы самое главное, лирику можем опустить. Правда, лирика в некоторых случаях поважней будет.
На самом деле выслушивать в семь часов утра лирику не очень хотелось. Глаза слипались, башку, словно магнитом, тянуло к столу. Дежурный следователь все еще торчал на месте происшествия, осматривая машину, а Данилова послал опросить задержанного. Судя по всему, на осмотре он проторчит долго, чтобы самому не принимать решения о мере пресечения для Буковского.
— Так что я тебя понимаю, Костя.
— Пишите как хотите.
— Да напишу я… Ты представь, что я случайно сюда зашел, а ты должен рассказать о случившемся. Вот и рассказывай. О чем хочешь. Давай так. Ты с себя начни, кто ты, что ты, а уж после к разборке перейдем.
Костя достал из куртки платок, приложил к кровоточащей ране на тыльной стороне кулака. Вероятно, порезался, когда бил стекло.
— Ладно… Паспорт видели? Родился здесь, в шестьдесят девятом. Жил до двадцати пяти с предками, на Гражданке. После свадьбы сюда перебрались.
— К жене?
— Нет, у Нади тоже с жильем не светит. Снимаем комнату. Десять метров. За полтинник зеленых в месяц. В принципе, недорого.
— Дети есть?
— Ну, пока как-то… Всякие причины…
— Ладно, это неважно, — Данилов по тону Буковского понял, что тема деликатная, и решил не заострять на ней внимания. — То есть вы тут четыре года живете?
— Три с половиной. Сначала пытались у моих жить, но, сами понимаете, свекровь с невесткой в одном доме…
— Понимаю.
— Вот.