Работа у нас такая, оправдывал коллег Лёнька. Мы ведь не только «контру» арестовываем. Следствие ведем, а там всякое случается. И в морду давать приходится, и другие методы дознания применять. После решения ревтрибунала каждый следователь всем своим подследственным приводит приговор в исполнение. Не забудешься водкой или зельем в миг в сумасшедший дом попадешь! Вон, мой папаша сам никого не расстреливает, а пока бутылку не усидит заснуть не может! Так, что зря ты, Коля, от выпивки отказываешься!
Потом поступило сообщение о расстреле царской семьи в Екатеринбурге.
Экое паскудство! не сдержался Александр Федорович. Помазанника Божьего, отрекшегося от престола убить! Расстреляли его с государыней-императрицей, но детей-то зачем убивать?
Романовы, папаша, были знаменем контрреволюции и мировой буржуазии в их происках по свержению советской власти, ответил фразой, вычитанной в газете, Шурка. А вам не гоже по ним слезы лить! Вы, папаша, советский служащий и обязаны поддерживать все решения нашего рабоче-крестьянского правительства!
Марш в свою комнату! прикрикнул отец. Не тебе мальчишке о высоких материях рассуждать!
Пронеслось известие о восстании солдат и офицеров Чехословацкого военного корпуса, сформированного еще Временным правительством из пленных. Бело-чехи быстро захватили Поволжье. Северо-восточнее они вместе армией Колчака и казаками овладели Уралом. В разгар этих событий на председателя Совета Народных Комиссаров Ленина совершила покушение бывшая политическая каторжанка Фанни Каплан. Не видевшая одним глазом и плохо видевшая другим она стреляла «в белый свет, как в копеечку». Однако пара пуль задела Ильича. В тот же день в Питере был убит возглавлявший местную ЧК Моисей Урицкий. Его убийца Леонид Каннегисер заявил на суде:
Я еврей. Я убил вампира-еврея, каплю за каплей пившего кровь русского народа. Для нас Урицкий не еврей. Он отщепенец!
В результате по стране прокатилась волна Красного террора. Начались расстрелы заложников бывших царских министров, вельмож, губернаторов, генералов, жандармов, полицейских, всех, кто казался новой власти политически не благонадежным. 5 сентября 1918 года был проведен первый публичный расстрел контрреволюционеров. В Петровском парке вырыли огромную яму. К ней грузовиками привезли восемьдесят приговоренных. Поодаль от будущей братской могилы расположились получившие пригласительные билеты на казнь. Дал такой билет и Лёнька Николаю. Коля был удивлен увидев на месте экзекуции его Леночку. Она сказала, что все члены коммунистической молодежной организации «Интернационал» приглашены на экзекуцию.
Ох, не женское дело на такие вещи смотреть! вздохнул Лебедев.
Тем временем к распоряжавшемуся казнью Арсению Федоровичу доложили, что батюшка Иоанн Восторгов перед смертью хочет поговорить с начальством.
О пощаде, вероятно, просить будет, проворчал Арсений Федорович. Вопрос решенный пощады не будет! Но пусть поговорит: последнее желание приговоренного надлежит исполнять! Этого правила даже царские палачи придерживались.
Привели батюшку Иоанна осанистого лысеющего человека в очках.
Мы с епископом Ефремом Селенгинским просим разрешить осужденным помолиться перед смертью, проститься друг с другом. Попросить прощения, если кто-то кого-то обидел в этой жизни
Что ж, молитесь, если так легче будет идти на тот свет! разрешил Арсений Федорович.
Двое священнослужителей встали рядом. Перед ними на колени опустились приговоренные. Прозвучали слова общей молитвы. Затем все поочередно подошли под благословение отцов Иоанна и Ефрема. После осужденные, расцеловавшись, простились друг с другом. От них отделили первую партию бывших председателя правительства Щегловитова, министров внутренних дел Маклакова и Хвостова, других наиболее видных царедворцев, батюшек Иоанна и Ефрема. Первым подошел к яме отец Иоанн, перекрестил палачей.
Однако дедка хороший! кивнул на него командир расстрельной команды китайцев. Мы дедку стрелять не будем!
Леонид, разберись! недовольно велел Арсений Федорович.
Лёнька в момент оказался рядом с батюшкой Иоанном, вывернул его левую руку, нагнул к земле, выстрелил в затылок, столкнул тело в яму. В этот момент из стоявшей на краю могилы шеренги выскочил человек, пустился наутек.