Шёл 1781 год разгар войны с восставшей колонией за Атлантическим океаном и уже четвёртое за всю историю противостояние с Голландией.
В этот раз наш верный противник, решив, что ему будет выгодна сложившаяся ситуация, поддержал бунтующую американскую колонию. В то время я служил на «Фортитуде» флагмане адмирала Паркера.
5 августа 1781 года мы шли конвоем по Северному морю, когда нам наперерез вышел Голландский конвой. Я не стану распространяться о подробностях этого кровопролитного сражения, ибо до сих пор, вспоминая о нём, мне сложно говорить о доблести и воинской славе, не задумываясь о потерях. Скажу лишь, что после того, как наша обескровленная, хоть и победившая эскадра вернулась в свой порт, адмирал тотчас подал в отставку. Все мы оставшиеся ещё почти полтора года ожидали свершения своих судеб.
Наконец, меня, как и несколько десятков участников того боя, перевели на западный фронт. Итак, мы были откомандированы на Карибские острова, однако пересечь Атлантику в тот раз мне так и не было суждено.
Едва мы вышли из порта, выяснилось, что на борту «Амелии» среди нашего экипажа большинство тех, которым по множеству различных причин было не на руку подавлять восстания в дальних колониях.
7 ноября 1782 года Джон Дэвис, возглавивший бунт, приказал увести корабль к западному берегу Ирландии, чтобы после пройти на север. Организаторами этого бунта явились также мой старший брат Ричард и недавно вернувшийся во флот и ранее разжалованный лейтенант Нолан Гилл, Я оказался среди верного Британской короне меньшинства. Дэвис лично принимал участие в расстреле несогласных. Ричард ещё пытался переубедить меня принять его сторону, даже когда до казни оставались считанные минуты. Я отказался.
И, всё же, я никогда не пойму причины, толкающей людей, переживших жестокость по отношению к ним на ещё большую жестокость по отношению к другим. Зато я навсегда запомнил, что чем больше человек готов кричать о смене неугодного режима, об упразднении жестоких мер наказания, об улучшении условий жизни для тех, кто согласится добровольно за ним последовать, тем меньше он способен свои слова осуществить. То же было и в случае с Дэвисом.
Я не запомнил его лицо, но я хорошо помню его ухмылку и нагло-издевательский тон голоса, когда я стоял у штирборта, в своём офицерском мундире со связанными за спиной руками. У меня даже не отобрали оружия.
Надеюсь, Вы хорошо плаваете, мистер Шайн, произнёс он, разряжая в меня мушкет. Была это воля судьбы или Дэвис просто промазал, но пуля только прострелила мне правое плечо. Помню, как рухнул за борт, как каким-то образом сумел скинуть под водой верёвки, но как добрался до берега уже не помню. Затем были лишь холод и тишина.
Мы с Дахи ещё некоторое время бродили вдоль берега, ведя какое-то одностороннее общение, после чего он, наконец, позволил мне уйти обратно в сарай, ибо я был более чем уверен, что Блейтин не хотела лишний раз видеть меня под крышей своего дома.
Ты уж, это, извини её, он слегка похлопал меня по плечу, когда мы вернулись. Не со зла она.
Всё нормально, я усмехнулся, не желая обижать своего спасителя. Я понимаю. Но, мистер Нэсан
Да-хи, перебил он меня. Дахи, сынок, никакой я не мистер.
Дахи, повторил я. Она, всё равно, права. Я обязан Вам жизнью. Есть возможность хоть как-то отплатить Вам? Или, быстро добавил я, видя, что он собирается возражать. Просто не быть Вам в тягость. Я мог бы какой-то работой заниматься.
Да, какой с тебя работник, сынок, возразил он. Ты ведь только на ноги, вот, встал.
И, всё же? не отставал я. На будущее. Притом, ближайшее.
Дахи усмехнулся.
Ну, хорошо, сынок, обдумаем, ладно? Ты только не торопись, не торопись. Я придумаю, куда тебя пристроить. Вижу, ты парень хороший, он ещё долго говорил о моих положительных качествах, о которых я даже сам не подозревал, о том, как он умеет разбираться в людях, и о том, что он, обязательно, придумает, как такому достойному, как я, придумать такое же достойное занятие. Я с трудом сменил тему разговора, наконец, успев задать вопрос о том, как часто здесь бывают корабли из других городов, и есть ли возможность уехать.
О, протянул он. Это вряд ли, сынок, уж, прости, должен огорчить тебя. Заходят сюда раз в два месяца торговые корабли, рыбу там забрать, мы ж промыслом-то рыбным, в основном, занимаемся, да парусину когда-когда, да пеньку, но это реже, здесь, знаешь, все поля для хлебов, лён нынче мало выращиваем. Вот и парусину меньше делать стали. А так, хоть, больше делали. Но купцы эти наглый народ. Парусину-то требуют, а хлеба мало привозят, мол, дорогая пшеница-то. А пшеница дрянная была, скажу тебе честно. Вот и выращивать сами стали, потому под лён места меньше стало, вот и корабли реже заходить стали. А на борт к себе не берут никогда. А, ежели, и берут, так такую цену заломят, что в жизни не выкупишься. Не выгодно им народ возить, понимаешь. Да и об острове нашем мало кто знает.