Манфред прибыл на ристалище загодя. Проехал налегке по турнирному полю, изучая все его неровности и наклоны, выбоины и колдобины. И хоть воинские состязания не проходили здесь давно, ристалище оставалось в хорошем состоянии. Манфред внимательно все осмотрел и поставил палатку рядом с ареной. Его натренированный специально для рыцарских турниров конь пасся здесь же и привыкал к шуму, который неизбежно сопровождает состязания подобного рода: крики людей, лязг оружия, звуки труб, ржание лошадей. И хотя Манфред не сомневался в своей победе, он подходил к турниру серьезно, как и ко всему, что связанно с воинским искусством. Именно это, помимо огромной природной силы, и сделало его первым рыцарем Священной империи.
Народ в изрядном количестве уже расположился нестройными рядами вокруг арены. Для знатных особ была сколочена трибуна под балдахином. На ней восседал хозяин Урсмарки Дитмар Старый, когда-то носивший имя Медведь. Он выглядел старше своих лет: морщинистое, обрюзгшее лицо, со следами грехов и пороков, свойственных людям его положения, поникшие плечи, бегающий взгляд. Тем прекраснее на его фоне выглядела дочь. Тонкая, и в тоже время широкоплечая, с небольшой, но высокой грудью, она была чудо как хороша. Но больше всего привлекали внимание ее волосы, которые, казалось, облили жидким золотом. Они роскошным водопадом спускали через всю спину, а сейчас сверкали в лучах набиравшего силу солнца. На ее лице сияли зеленые глаза, их колдовской цвет сводил с ума многих, а большинство приводил в необъяснимый восторг.
Манфред не отрывал от нее глаз. Ничего он не хотел так страстно, как Альмейду. Кровь закипала в его жилах, когда он представлял, что ожидает его на брачном ложе. Воображение рисовало ему, как он будет терзать и ломать это хрупкое тело, сминать ладонями нежную грудь, впиваться в алые губы.
Формально турнир считался схваткой претендентов на руку и сердце Альмейды дочери Дитмара. По древней традиции лучшие воины должны были в честном бою выяснить, кто из них более достоин прекрасной дамы. На деле, хотя Альмейду желали многие, никто брать ее в жены не хотел по причине отсутствия у нее приданного. Так что Манфред оставался единственным претендентом. Но он считал, что вместе с Альмейдой получает и этот край и всех, кто его населяет. Они должны увидеть, насколько тяжела его рука и суров его нрав. Страх основа порядка. Как божий гнев удерживает людей от дурных поступков, так гнев правителя заставляет людей трудиться на общее благо.
Альмейда тоже не сводила глаз с Манфреда. Ей было шестнадцать. Нельзя сказать, что знания о любви она почерпнула только из рыцарских сказаний, где все мужчины отважны, а дамы прекрасны и надежно защищены от грязных посягательств мужским благородством. Ее служанка Агата давно посвятила ее во все тайны плотской любви. Она знала, что ждет ее в супружеской спальне. Но все равно со свойственной ее возрасту надеждой ждала романтического чуда. Она верила, что примчится рыцарь и спасет ее от от чего-нибудь ужасного. Этому способствовала и ее тяга к чтению, что в те времена считалось редкостью для особ женского пола. К своим летам она уже прочитала четыре (!) книги. В основном рыцарские романы. Она смотрела на Манфреда и пыталась разглядеть в нем образ героя из своих девичьих грез. Он был высок, широкоплеч, немного грузен. Держался уверенно, даже слишком, немного скромности не помешало бы. Но это не беда. Все-таки, он признанный всеми первый рыцарь империи. Альмейда сделала вывод, что ей повезло. Возможно, рука Господа привела сюда этого блестящего воина. Сердце билось быстрее, щеки розовели, душа трепетала от неясного предвкушения.
Манфред стоял возле своей палатки палатки Зачинщика. Рядом в землю было воткнуто копье, на котором развивался штандарт с его гербом: рыцарь на двуцветном поле, рассеченным по диагонали и девизом: «Nemo me impune lacessit» (Никто не обидит меня безнаказанно). Неподалеку стоял безмолвный оруженосец. Манфред подал ему знак. Оруженосец скрылся в палатке и вскоре вышел, неся перед собой доспехи. Манфред решил не пользоваться полной экипировкой. Слишком тяжелые доспехи лишают элегантности. Поэтому он ограничился бармицей, которая, впрочем, была начищена до такого блеска, что ее можно было использовать как зеркало. Шлема Манфред и вовсе не стал надевать. Он еще раз придирчиво осмотрел себя. Плащ, отороченный соболями, из-под бармицы выглядывал зеленый камзол, надетый поверх белоснежной сорочки. Прекрасно. Безупречно.