А, хотел было сказать Кириллов.
Как в «Андрее Каренине», разве не так? Подхватил ван Фрейд с претензией на то, что знает смысл существования Кириллова, те книги, которые он себе установил дописать до точки отсчета, до завершения проекта «Предложение смерти».
«Анне Карамазовой», поправил Константин, сломав кривую спичку, и тут же вспомнив, что, возможно, ван Фрейд говорил об «Эмме Карениной», но решил промолчать, отбросив в сторону навязчивый образ Генрих Габлер.
Да хоть так. Не унимался настырный ван Фрейд. Мне еще нравится нож в сердце от нерадивой любовницы, например, Джульетты Лондон, произнося, как Жульен Ло, или Гедды Ганской-младшей? Снова вознес палец, ищущий ветра. Обе жаждут твоей смерти. Доктор не отступал. Яснее всего в памяти всплывает картина, когда ты на коленях. Но это. Какие картины они рисуют, окочуришься. Даже двусмысленно получилось. Знали бы они, что ты и так скоро умрешь. Тут он по-геенски хихикнул. Вот дуры, да?
Как посмотреть.
Ты в явном фаворе еще у троих, доктору было неудобно повторять слова, которые казались модными, но так чесалось их повторить, одной фанатки-студентки или невинной школьницы, написавшей тебе подробный дневник (его бы рекомендовал тебе, хе-хе, парадокс, вставить в свои тексты, но куда уж), о дефлорировании
Дефлорации.
Да, дефло, в общем, «Дневник недотроги», и даже Как будто что-то вспомнил. Я бы назвал «Любовница евгетского коллекционера», Кириллов отклонил голову, да уж что мне. О, прости. Ты такой Именно гомофобию доктор ван Фрейд все-таки (честно) приписывал Кириллову, но толерантно стеснялся указать на это своему подопечному.
Кириллов изо всех сил старался не признаваться, что с ним происходило в былые годы. И это сильно влияло на программу, которую предлагал ван Фрейд. Известное, произнесенное вслух, влияет на наше сознание. Нам всегда кажется, что нас знают. О своих попытках умереть Константин упорно молчал.
Тогда я бы предложил, ван Фрейд перескакивал одной мысли на другую. Но это совсем нелепо. Театрал театральничал. Надеюсь, не ошибка в подсчетах. Ты упадешь с лестницы. Вижу, наконец, ты заинтересовался.
Константин задавался вопросом: какого черта он здесь делает, и зачем ему помощь, когда он в ней не нуждается? Он все-таки не Винсентван Фрейд.
Как? Один пролет. Сломанная шея. Долго, конечно, будешь лежать. Все по договору. Все по контракту.
Другие добровольцы вели себя на манер Артюра Элджерона. И Хель со своими нотациями и цитатами не вылетал из головы Кириллова. И снова Генрих Габлер. Чертова Герда. Герда. Герда. И Мисима-Монро. И Стефания Цветаева. И он, Константин Кириллов, допустил ошибку, когда решил стать проще, правильнее, доступнее. Парадокс.
Обычно предпочитают лифт. Звенел где-то голос доктора. Ох, уж этот евгетский, этот звездный язык. Моя куртизанка меня заездила.
Баран. Подумал Константин. А вслух тупо и неестественно пошутил, какая куртизанка? зная, что не умеет шутить. Никогда не умел.
Ошибешься в ударении день насмарку. Доктор ван Фрейд весь в себе. Ей, видишь ли, нравится, когда говоришь правильно. «Торты, шарфы, доски». Ударение, ударение, ударение. И тебе обеспечен выходной выпуск на поляне. Доктор закатил глаза, представляя себе картину. Как из «Облако в штате Сан-Франциско» Александры Сергеевны Есениной.
Владимира Владимировича Акутагава, совсем решил поиздеваться Кириллов.
Что говорить о сложных конструкциях и исключениях.
И не в штате, а в штамме.
У неё был репетитор, товарищ Синтаксис, так там, вообще, туши свет, ешь дошик.
Вчера умер третий, Ганнибал Ганди, прыснул Кириллов.
Что? отреагировал ван Фрейд. Он стал размышлять. Глазки нервно забегали. Один доброволец стоял перед ним, другой мог нарушить договор.
Все время о нем говорит. Выплюнул хвост фразы доктор ван Фрейд. И это, знаешь ли, как-то. Пожевал губами. В общем, держи список. Заключил доктор. Контракт ты знаешь. По договору через неделю ты должен умереть. Заключил он, потирая острую седую бородку. И в руках Константина оказалась толстенная папка с условным названием «Волевой выбор». Тебе поставят памятник, чуть ли не выкрикнул, убегая доктор Винсент ван Фрейд.
Кириллов так и не смог прочесть третье слово, которое присутствовало на обложке, потому что оно было заляпано клеестым, как в фильмах про пиратов Адова моря, пятном от клюквенного сока, хотя это был виноградный сироп.