Пролог
Прекрасна Москва в лучах заходящего солнца. Редкий автомобилист не опустит защитную панель, ослеплённый бликующими стёклами окон в геометрии окружающего пейзажа. Кажется, будто сам воздух погружается в сон, и город, обрастая тенями превращается в свою 3Д-модель.
В спускающемся полумраке ещё можно встретить прохожих, неспешной походкой прогуливающихся по центральным улицам, но вскоре на смену им выплывут высушенные комки материи, с устремлённым в землю взглядом и органическим нежеланием видеть друг друга.
На углу каждого дома Центра угадывается взгляд камер, несущий спокойствие и умиротворение, если верить голосу в метро.
Никто из бегущих домой не смотрит вокруг, чтобы вдохнуть ту умиротворяющую дремоту, что опускается на город в этот час. Каждый влюблён в свой диван и телевизор. А может быть и в компьютерный монитор.
В каждой системе есть элементы того вида, что не вписывается ни в один известный механизм. Люди такого сорта обречены быть жертвами. Добровольными или нет влияет только на след, который они после себя оставят. Семя, не умершее в себе не даст всхода оно сгниёт, а приносящие себя в жертву добровольно дадут ствол и плоды.
Люди, копошащиеся в этом городе, не хотят делиться. Каждому здесь всего мало. Мало тем, у кого нет машины, чтобы постоять в пробке, мало тем, у кого несколько квартир, машин и друзей в госаппарате, мало тем, у кого особняк, лимузины, виллы на разных побережьях, лучшие проститутки или мальчики-содержанки. Каждый хочет больше.
Движения в этом городе напоминают движения сломанных марионеток, а разговоры псиный лай и визжание.
Есть элементы, которые не вписываются в систему.
Людям свойственно сбиваться в стаи, так что нежелающие вписываться в круговорот доения, создают свои параллельные общества. Они закрыты и невидимы, однако дают своим членам атмосферу радушия и душевного комфорта, что в нормальных условиях предлагают семьи, друзья и близкие.
И, как всегда, есть те, кто просто по природе своей не может вписаться никуда.
Бредя по арене Садового Кольца, молодой человек в синей куртке с воротником высотой до середины затылка, также как остальные, смотрел себе под ноги. При этом в его голове крутились мысли, не связанные с повседневностью.
Повседневность Что это? Просто набор привычных стереотипов поведения, навязанных необходимостью или привычкой, а то и родительской волей, ещё с детства.
Молодого человека огорчало, что для выхода из повседневности не помогают ни наркотики, не дающие почувствовать ничего, что человек не смог бы ощутить без них, ни ночные клубы и прочие развлечения подобного сорта, так как момент короткого выхода в экстатическом танце имеет свойство обрываться, и чтобы его продлить, надо приходить туда вновь и вновь, обращая это в привычку.
Так что же тогда? Парень уже знал ответ, хотя он ему не нравился.
Нормальная жизнь. Но не по установленным правилам, а по своим. Использование культурных достижений, установление режима работы, отдыха, семья, очаг, дети, старость
«Невыносимо! Но выхода нет, думал он это не пройденный подростковый бунт играет».
Но все эти невесёлые мысли были вытеснены воспоминанием о вчерашнем случае.
Он точно также возвращался довольно унылой чередой улиц и дворов, тающих в закатном солнце. В руке держал купленный только что «Сникерс» эквивалент разрешённой самому себе дневной порции сладкого. Проходя мимо колодца у обочины, он услышал едва уловимое пение. Это был протяжный восточный мотив, его звучание было настолько сладким и завораживающим, что руки и ноги размякли и перестали слушаться.
Он осознавал всё, что происходит, ощущал своё тело и потому не боялся. Он знал, что в нужный момент сможет сбросить оковы и уйти. Несмотря на то, что пение было едва различимо в гудящем от автомобильных шумов воздухе, его источник, как будто подсвечивался в сознании закрытое люком отверстие колодца.
Периферия зрения исчезла остался один колодец и ангельские голоса, отыгрывающие своё существование в льющейся мелодии.
Что им двигало? Конечно, любопытство не сама мелодия. Впоследствии он изменит мнение на этот счёт.
Шаги, которые были сделаны до колодца, стёрлись из памяти. Остался только люк и невероятное, растворяющее в себе пение.
А потом люк колодца взлетел, поднятый чёрными острыми щупальцами. Раздался звук между свистом и визгом, режущий разнежившуюся душу как ржавый нож. Одна из щупалец схватила «Сникерс». Владислав упал и попытался отползти, но чувства брошенности и безграничного одиночества парализовали его волю. Жить и что-то делать не хотелось. Сознание оставило его.