Сюда-то еле дотащились. Шутка ли! Дух заходится как тяжело. Невозможно ползти Сынушка, мой, не плачь. Сейчас приедем, мы приедем, скоро, маленький мой
И двухгодовалый Славик, Танечка постарше будто понимали исключительные обстоятельства, в которые попали люди: поскуливали реже и потише.
О-о, вроде поворачивать надумали! старалась подбодрить Наташа всех. Здесь малость мы, должно быть, и вздохнем
Дуня! Дуняшка! Да бог с тобой, сеструшка
А Дуняшка зашлась, закашлялась надрывно, собою не владея.
Все повеселели, когда повернули. Да ненадолго. Все обернулось худшим.
Вместо теплых изб выселенцев загнали в стоявший одиноко, всего, может, в четверти километра от развилки дорог, на пологом полуоткрытом откосе, за которым синел лесок, внушительных размеров соломенный навес сарай на столбах, без стен, но с редко оплетенными, как корзина, до уровня плеч, прутьями; в сарае этом скученно жались еще какие-то группки людей, ожидавших чего-то, и повсюду валялось какое-то тряпье, опорки, рваные галоши, сломанные санки и тому подобное. По всей вероятности, прежде в нем размещался скотный двор, а затем немецкая конюшня, которую и приспособили позднее немцы под некий пересылочный пункт для изгоняемых. Так и захлопнулась ловушка. И возле нее выставлен был караул.
Вот так вот! едва оглядевшись, завозмущалась Поля. Пожалуйста! Теперь не рыпнешься у них, чертейОни хотят подчистую вывести русский народ. Вот что на уме у них, иродов. Оборзели они. Ненавидеть мало их. Надо делать что-то, бабоньки, если мы хотим остаться живыми, уберечь детей. Шевелите поживей умом! Давайте думайте И отваживайтесь
Сумерничало. Непогода между тем не унималась опять к ночи запуржило, и сырой сквозняк продувал весь сарай, из конца в конец, гуляя меж столбов, перекладин, прутьев и дырявой соломенной крышей: он раздувал или задувал, два или три небольших костра, разложенных для того, чтобы погреться подле них. Было промозгло-холодно. У несчастных зуб на зуб не попадал. Тем более, что, естественно, взопрели все на гонке, а теперь в озноб попали: все температурили, наверное, обдуваемые нескончаемо завихрявшейся метелью.
Да, ночлег, заставший их, был зловещий. Вокруг все совсем-совсем заволокло, и просвета не было видно. Ни полосочки. Однако, несмотря на настроение, гнетущее, давящее, несмотря на жуткую, несравнимую ни с чем усталость (Анна, например, как на саночки уселась на минутку, так и встать уж не могла, не могла разогнуться снова) несмотря на это, в непотухшем сознании Анну ясно продолжало беспокоить главное что застыли маленькие, что раскашлялась Дуняша нахваталась стужи, что Наташа притомилась очень ей досталось крепко, что ломили в суставах у Антона и Саши застуженные ноги, что обычно такой крепкий, выносливый, не прошибаемый ничем бутуз, каким был Саша, даже он корчился от боли со слезами на глазах: помимо всего прочего у него еще и разболелись отчего-то бока. А между тем как подсознательно у Анны мысль работала она искала лучший выход для них всех.
В эту вторую метелившую ночь и Анна еще острей, чем прежде, понимала, что медлить им уже нельзя нужно очень быстро что-то предпринять, на что-нибудь решиться, для того, чтоб наконец спасти от погибели детей. Полюшка была права. Но как? С чего начать? Если разогнуться-то нет мочи никакой так бы и застыла сосулькой И вот что за болезнь такая к Саше привязалась? Ведь не найдешь ни у кого лекарств каких-нибудь. Каких лекарств?! Мы здесь, в снегу Коченеем Поет нам метель Бежать! Бежать! Пускай сперва только дети хоть немножко у костра подышат Отойдут.
Детушки, разуйтесь и погрейте ноги у огня! Может, полегчает
Они пробовали просушить чуть валенки, сняв их с ног. От костра сильно искрило. И хотя они зашли с наветренной от костра стороны, чтобы сыпавшиеся веером искры не пожгли у них одежду, но сушили, видно, зря: валенки распаривались лишь от них густо валил пар и пахло шерстью и прелью, а разутые ноги окончательно замерзли, занемели до бесчувствия. Пришлось опять совать ноги в мокрые валенки.
И Антон, который с ведром все бегал вон из сарая, чтобы набрать снега и растопить на костре, еще пошутил, бодрясь (он не хотел излишне расстраивать мать):
Ничего, мам, хоть нагретые теперь. Пускай и сырые.
А как малыши? Заснули на руках?
Засыпают, слава богу! тихо отвечала и глазами делала знаки ходившая взад-вперед Наташа, прижав под расстегнутым пальто Таню к телу своему, так же, как и Дуня прижимала Славика и баюкала, и, пытаясь своим телом погреть ее. Крошки малые Уснули без питья и без еды! Бедненькие! Со святой нежностью и любовью носила Наталья, согревая, сестренку на руках и чувствовала ее тепленькое тельце.