А в особенности сейчас это сказывалось на пожилых и малых, еще одетых в большую с плеча взрослых одежду и обутые в большеразмерные с ноги взрослых валенки. Так, Антон и Саша делали неимоверные усилия для того, чтобы не отстать от своих и волочь санки с узлами и живым грузом, а бескалошные валенки у них все тяжелели, набухая влагой. Было худо. По-больному подкашливала Дуня. И Анне с разламывавшейся головой и немевшим телом все невыносимей доставались километры. Она сама себя подбодряла, чтобы как-то выправиться: «Анна, не хандри, не притворяйся, ведь тебе нужно выкарабкаться. Ты все-таки не одна». И Наташа, боявшаяся потерять ее, оглядывалась часто на нее, следя за ее состоянием.
Однако Анну еще подстегивал страх за сыновей: у них обоих уже начали мучительно ломить промоченные и застуженные ноги. И хотя они по молодечески крепились, как могли, на глазах у них выступили слезы от боли и напряжения; и они все чаще на спусках присаживались на задок санок, чтобы хоть чуточку передохнуть, когда санки под уклон катились еще сами.
А Таня и Славик опять принимались хныкать и жаловаться, что болят у них снова ножки и ручки.
IX
Не было ни одного привала. И вследствие этого ни крошки во рту. Усиливавшаяся жажда мучила людей, и они, чтобы утолить ее, нагибаясь во время перемещения, так же, как и вчера, в пригоршни хватали с дороги затоптанный снег и его глотали жадно, так держались.
Передвижение еще замедлилось, как ни понукали всех свирепевшие гонители.
С санок, которые волокла за собою Поля, тоже слышались стенающие звуки старческого причитанья: причитала Степанида Фоминична, уже залезшая на них. В минуту, только ход застопорился, Анна явственно расслышала мотив стенания и слова:
Ох-хо-хо! Ох-хо-хо, родимые! Видать, смертушки моей пробил час Кончинушка пришла, мои родимые Ой-ой-ой!
И Анна еще вплоть к ним, к Поле подошла, задышала слабо ей в лицо:
Слышишь, что она у тебя совсем занемогла?
Пустомельничает! виновато, со смущением, сказала взмученная Поля, справляясь с колотившимся сердцем и поправляя выбившиеся локоны из-под серой шали жесткие, посеребренные заметней, чем прежде, волосы. Она хуже малой у меня! Не сладишь с ней. Вишь, как расскулилась, когда я посетовала, что уж впору заживо лечь в могилу; видишь ли, говорит, что, чур, ее первую тогда похоронить. Ее первую И не смей, стало быть, при ней пожаловаться на свое-то нездоровье
Фоминична, шутишь, что ли? задетая, обратилась Анна уже к ней, сидящей. Ну, стонать-то перестань. Тошно Полюшке и так столько нас тут Она не железная, верно
Знаю, знаю, Анна, я, когда смерть тебя прижмет, ты тоже по-иному запоешь, шамкнув, по-худому брызнула словами та, гном скукоженный, как-то обвинительно за что-то; задрожали у ней губы, подбородок гнома и глаза сверкнули небывало. Ты не зарекайся, Анна. Все под богом ходим. Он-то видит все-е! Молодыми все бывают, а вот старыми не все, не все. Ох! Ох!
Анна, хоть и не до этого сейчас ей было, видела: Степанида не могла, конечно, даже и сейчас, в эти-то тяжелые минуты, простить ей Василия, нелюбимого неродного сына своего. Она как-то чудно даже язвила тогда, когда Анну с семейством оставили немцы без избы: «Видно, это бог разгневался сильно наказал тебя, лишил теплого угла своего». Страсть, какая костривая бабка. С нескончаемыми жалами.
Анна, отойди-ка от нее, попросила Поля со смущением и гневом вместе. Ведь у ней опять начнется антимония по-старому. Лепит, благо язык без костей и нет ума
Она пнем сидит, молчит, молчит, ну, а если скажет что, тогда хоть святых всех выноси. Не поймешь, с чего ее заносит
Ты не говори. Охотно тебе верю. Поля с твердостью наклонила голову, веревку натянула. Пошли! Орут
Погоняльщиков будто прорвало. Они все упрямей, озлобленней подгоняли русских. Дело шло к какой-то развязке.
Матка, Schnell! сказал Анне лично приостановившийся над ней, согбенной, солдат, который выстрелил в нее вчера, когда она метнулась за упущенным мужниным письмом, сказал волевым молодым голосом, теряющим терпение. Ferstein?
Она глянула на него и ее буквально пронзили его неживые, льдистые глаза. На этом осклиженном льдистом большаке, на котором-то и так спотыкаешься, тащась с усилием куда-то в неизвестное. Глаза солдата подхлестнули, всю ее переворотив сильней всяких его выстрелов; они очень убедительно сказали ей про то, что теперь никоим образом нельзя допустить такое, чтобы была дотла разрушена их прежняя жизнь и все, что она несла им с собой, и чтоб началась какая-то другая жизнь нелепая жизнь поражение.