Влетев в кубрик, он решительно заслонил собой шкаф, дверцей которой уже лязгали старшина и капитан они пытались взломать внутренний замочек:
Все! Хватит вам курочить вещь! Сам я отнесу Охотно
И взломщики, как-то пристыжено, потупив взгляд, отступили. И смылись.
Не раз случалось, что Антона с радостью и за шпиона принимали (все-таки он всюду рисовал), забирали в милицию. Притом и заодно, глядя на его рисунки, журили назидательно мол, нехорошо, милейший, что рисуешь коровники, крытые соломой Кстати, все праздные люди, кому ни лень, кто сам не создавал ничего материального, учили его, что и как нужно рисовать и писать; только трудолюбивые крестьяне, проходя мимо него, работавшего кистью или карандашом, всегда учтиво, с великим уважением, желали ему:
Бог в помощь!
Было же, что летом 1945 года шестнадцатилетний Антон, прослужив два года в прифронтовой части, демобилизовался и стал работать рекламным художником в кинотеатрах, мастерских и одновременно учился в вечерней школе восполнял четырехлетний перерыв (вследствие военных действий) в учебе. Он мечтал по окончании десятилетки поступить в Академию Художеств. Однако и снова прервалось учение. В 1949 году ржевские военкомовцы призвали его на Флот, причем бодро внушали, что ему несказанно повезло; они не хотели и слышать, и знать о том, что он-то уже воевал и имел награды (они сами ему их вручали). Был попросту недобор. А подошел призывный возраст и баста!.. Ищи-свищи вдогонку справедливость
На следующий день помполит Маляров, возвращая Антону стопку его исписанных листков, признался с явным разочарованием, или недоумением:
Я не нашел в них знакомых фамилий, описания служебных событий, хотя почерк неразборчив нарочно?.. Откуда ж ты все взял, переписал?
Ниоткуда, ответил Антон. Из своей головы
Что, придумал сам?! Майор округлил глаза, взаправду изумленный. Ну, ты даешь!.. А зачем?
Пишу пьесу. Рассказ
Не шутишь? Для чего? Зря, по-моему Мучаться Книжек столько на свете, что их не перечесть за век Тень непонимания, как легкого помрачения, легла на округло-розоватое, почти женственное лицо Малярова. Нет, он не желал ни малейшего зла никому. Это вскоре же подтвердилось.
Майор поручил Антону прочесть новобранцам свеженапечатанную в «Правде» статью Сталина «О вопросах языкознания». Но он засомневался: есть ли в этом смысл восемь газетных полос, а ребята разны национально, не обучены грамоте; он сам прочел и статья не очень-то завладела его вниманием. Имеются подшивки газет разложены по столам; кто захочет, тот и сам полистает
Смотри, Кашин! только и погрозил ему пальцем помполит. Ты договоришься
А затем должностные начальники и более серьезно покусились на его независимость: совсем неожиданно предложили ему учиться на срочно вводимых в экипаже офицерских курсах сущее недоразумение для него. Все экипажное начальство уговаривало его подряд три дня, вызывая его к себе для очередной проработки и внушая ему, что так надобно нашему Флоту, нашей стране, и попутно пугая чем-то; он же отказывался наотрез становиться офицером, не раздумывая нисколько; он давно выбрал свою стезю, не намерен был сворачивать в сторону. Притом он как в своих суждениях, так и в поступках, всегда был независим, донельзя самокритичен, непреклонен во всем перед кем бы то ни было; действительно, чем больше на него наседали в чем-либо, кто бы то ни был, тем больший отпор получали от него. У него была только одна, он твердо знал, привилегия: быть просто художником творить.
Значит, ты меня бросаешь, упрекнул его Иливицкий. Одному мне отдуваться?
Что не сообразно духу своему, ты считаешь, в том не уступай, заметил Кашин. Защити себя. Попытка не пытка
Легко говорить тебе ты не боязлив, прешь себе на рожон
Ну, не хочешь перечить кто ж виноват? Подставляйся, валяй
Тем временем хмурый капитан Смолин вызвал в кабинет его и старшину первой статьи мощного Нечаева, дежурного по роте, и приказал тому взять двух матросов с карабинами и насильно последнее средство отконвоировать его, матроса Кашина, в курсантскую роту.
Еще один бессмысленный приказ! Антон ожесточился. И ты, Мишка, выполнишь его заарестуешь безрассудно друга своего?
Обескураженный Нечаев лишь растерянно пожал плечами.
Подожди же, друг, не ввяжись в маразм и пока уйди-ка, не мешай, говорил Антон: Я обращаюсь к Вам, командир, боевому офицеру, участнику того штурмового перехода наших кораблей в сорок первом из Таллина в Кронштадт: Вам угодно таким методом принуждать меня, юного участника войны, к согласию авантюрно играть роль в офицерское звание? Не коробит ли Вас самого от такой принудки? Ведь я осознанно еще в сорок третьем избежал участи быть в Суворовском училище и нисколько не жалею об этом. Уйма желающих найдется стать офицером. Без кнута. Не побойтесь отклонить нажим на Вас столь неправого начальства, только и всего.