Когда стал взбираться наверх, поскользнулся и скатился вниз вместе с елкой и, кажется, обломал ей кое-какие ветки. Погоревал, но немного: деревцо еще вполне имело товарный вид. И снова стал упрямо карабкаться вверх я ведь был уже почти дома.
Втащить елку в город мне все же помогли какая-то тетенька, шедшая по своим делам вдоль набережной, увидела, как я карабкаюсь по откосу водохранилища, всплеснула руками, заохала, спустилась ко мне и, крепко взяв за руку в обледенелой варежке, потащила меня наверх.
Я не догадался даже сказать ей «спасибо», да и вряд ли смог бы произнести хоть слово губы у меня закоченели и плохо подчинялись. Я лишь благодарно посмотрел в соболезнующее лицо своей спасительницы, и, устало переставляя валенки, поволок елку под арку, ведущую в наш двор.
Деревцо я оставил у подъезда дверь была на пружине, и я сам не смог без повреждений втащить свою пушистую ношу к нашей лестничной площадке на первом этаже. Хотя она, бедная, и без того пострадала: нижние ветви, на которых елочка волочилась за мной на привязи, потеряла часть своих иголок.
Я постучал в дверь, но она вдруг подалась и сама открылась. Из глубины квартиры тут же вышел дядя Карим.
Вот он, заявился! закричал дядя Карим. За ним в прихожую вышла и мама. Она держалась за сердце.
Ты где был? слабым голосом сказала мама.
В тепле квартиры мои закоченевшие губы тут же отошли и смогли вымолвить:
За елкой ходил. Она там, на улице
За какой еще елкой? вытаращил глаза дядя Карим. Куда ходил?
В лес
В лес эхом повторила мама, и тоже округлила глаза. В какой лес?
Вон туда, махнул я рукой в сторону водохранилища, стуча зубами хотя в квартире было очень тепло, но я продрог настолько, что меня по-прежнему колотил сильный озноб. Дя дядя Карим, за..занесите елку, а?
Дядя Карим что-то буркнул сердито, и как был в тапочках, вышел за дверь. Через минуту он уже затащил в прихожую и прислонил в угол мою потрепанную, немного осыпавшуюся, с двумя или тремя надломанными и безвольно повисшими ветками, но все еще красивую и стройную, елку. Иголки ее тут же начали покрываться росинками от таявшего снега, будоражуще запахло хвоей.
Как же ты мог сам уйти? продолжала заламывать руки моя бедная мама. Ты понимаешь, что ты мог замерзнуть?
Отец обедал обычно на работе, да и сестренки из школы не пришли, так что более крупных разборок из-за самовольного похода за елкой и позора из-за мокрых штанов мне, пожалуй, удастся избежать. А мама что поворчит и перестанет, на то она и мама.
Рая, я и не думал, что он куда-нибудь со двора уйдет, виновато сказал дядя Карим. Ну, гуляет и гуляет, как всегда. А потом вижу, чего-то долго не возвращается. Я во двор, а его нигде нет Я тюда, сюда нету. А он вон куда намылился! Додумался же, а? Ну, и что нам с ней делать, с этой твоей елкой?
Поставить ее в комнате и нарядить, подсказал я дяде Кариму.
Да подождите вы с елкой, надо же ребенку раздеться сначала, он уже весь мокрый от снега, запричитала мама, и тут же, усадив меня на табуретку, стала расстегивать на мне пальтецо, стаскивать валенки
Скоро я, выкупанный в теплой воде с горчичным порошком и докрасна растертый полотенцем, сидел на кухне и пил горячий чай с малиной. А дядя Карим хлопотал с елкой, устанавливая ее в центре самой большой комнаты.
Он, конечно, хватился ножовки, когда взялся сооружать крестовину. И даже не упрекнул меня, когда узнал, что я потерял ее в лесу («Ладно, ладно, племяш, хоть сам вернулся жив-здоров!»), а попросил инструмент у соседей.
Тут и девчонки из школы пришли. Сколько было радостного визга, когда они увидели елочку, расправившую все свои пушистые и не очень ветви (сломанные дядя Карим как-то подвязал) посреди гостиной! Они, даже не переодевшись, тут же бросились ее украшать фантиками из своей коллекции, ватными «снежинками», разноцветными лентами бантов. А пришедшая к вечеру с работы тетя Ася вытащила припрятанные к Новому году шоколадные конфеты и позволила немалую часть их также развесить на елке.
И, конечно же, в центре внимания в тот вечер была не только елка.
Воробышек
Вот и отступили суровые эвенкийские морозы. За окном апрель, с крыш закапало, во дворе нашего дома весело зачирикали воробьи. В сорока-пятидесятиградусные морозы их не видать и не слыхать прячутся где-то, бедолаги, от лютой стужи. А тут, пожалуйста, объявились, радостно прыгают по двору, склёвывая какой-то только им видимый корм. Мне же при их виде сразу вспомнились далёкое детство, моя родная деревушка Пятерыжск на высоком песчаном берегу седого Иртыша, и вот эта история, связанная именно с воробышком.