Для проверки надежности для яда К-2 устроили «независимую экспертизу»: труп одного из отравленных ядом был привезен в морг института им. Склифосовского, и там патологоанатомы произвели обычное вскрытие. Диагноз ничего не подозревающих врачей был однозначный: человек умер от острой сердечной недостаточности.
В 1942 году Майрановский обнаружил, что под влиянием определенных доз рицина «подопытный» начинает исключительно откровенно говорить. Майрановский получил одобрение руководства НКВД-НКГБ работать над новой темой «проблемой откровенности» на допросах. Два года ушло на эксперименты лаборатории Майрановского по получению «откровенных» и «правдивых» показаний под влиянием медикаментов. Были безрезультатно опробованы хлоралскополамин и фенаминбензедрин. Допросы с использованием медикаментов проводились не только в лаборатории, но и в обеих тюрьмах Лубянки, 1 и 2.
Помимо самих ядов, проблемой был и способ введения их в организм жертвы. Сначала яды подмешивались к пище или воде, давались под видом «лекарств» до и после еды или вводились с помощью инъекций. Было опробовано и введение яда через кожу ее обрызгивали или смачивали ядовитым раствором.
Потом пришли идеи трости колки и стреляющей авторучки. На разработку отравленных маленьких пуль для этих устройств, эффективно убивающих жертву, было потрачено много времени и усилий.
После окончания войны Майрановский и два других сотрудника лаборатории были посланы в Германию для розыска немецких экспертов по ядам, экспериментировавших на людях. Майрановский вернулся в Москву убежденным, что достижения нацистских экспертов в этой области были гораздо меньшими, чем советских.
По заданию Берия «Майрановский до конца 1949 года занимался разработкой вопроса об отравлении пылеобразными ядовитыми веществами через вдыхаемый воздух». Общее количество жертв экспериментов с ядами, проводившихся в лаборатории Майрановского достигало более 250 человек. Среди тех, кто расстался с жизнью в пресловутой «Камере», были не только наши зэки, получившие «вышку». Здесь нашли смерть и германские, и японские военнопленные, поляки, корейцы, китайцы, обвиненные в шпионаже.
Но был шкафчик с ядами и у Генриха Ягоды, с которого «Спецлаборатория Х», собственно, и началась еще в 1917г. И эту работу с ядами Ильич считал архиважной для революции, словно наперед знал, что яд когда-нибудь потребуется и ему.
Достаточно вспомнить последнее ухудшение, когда уже с трудом выговаривал слова. Это были даже не слова, а какие-то непонятные звуки, которые понимала только Крупская.
Казалось, полный распад личности. И вот, в таком состоянии, вождь заставил везти себя в Москву, в Кремль, в свой кабинет, где зачем-то рылся в столе (возможно, карта хранилась в тайнике, куда он ее переложил, чтобы легче было найти, а потом забыл), что-то искал в библиотеке.
Делал вид, что нужны книги взял Плеханова, Троцкого, Гегеля (которого так и не смог за всю жизнь одолеть) и, чем-то расстроенный, уезжает чтобы умереть.
Если искал карту, то зачем, кому она могла понадобиться, какая за всем этим скрывалась цель? Или это была не карта, а завещание, которое вдруг решил заменить по совету агента Троцкого Крупской. На это завещание уже давно шла охота, и от того в чьих оно окажется руках может зависеть судьба всей страны.
Уже творилась легенда: «Ленин жив, Ленин жил, Ленин будет жить». Последняя вспышка ясности в его к тому времени наполовину разрушенном мозгу (он, Coco, видел потом этот заспиртованный в сосуде мозг: одно полушарие обычное, а вместо другого что-то сморщенное на веревочке величиной с орех).
А что касается завещания
Ведь, по большому счету, никто больше не сделал для Ленина, чем он, Сталин. Для Ленина и всей его партии, которая столько лет жила себе припеваючи на деньги, которые с риском для жизни добывали ему он с Камо.
Огромные деньги, если подсчитать за многие годы. Ибо революция это, прежде всего, деньги и еще раз деньги, как любил повторять сам Ленин.
И даже этих денег не хватило на революцию 1905 года, которая потерпела крах. И тогда Ленин просил, а потом уже и требовал еще больше денег, и он, Сталин, добывал ему эти деньги.
Может, именно это Ленин и хотел скрыть? Может, с картой и завещанием были какие-то счета, так сказать, цена революции, о которой не должны знать потомки? Эти счета могли понадобиться Троцкому, а, может, и кому повыше.