Как показывает опыт, заговоры возникали часто, но удавались редко. Объясняется же это тем, что заговорщик не может действовать в одиночку и не может сговориться ни с кем, кроме тех, кого полагает недовольными властью. Но открывшись недовольному, ты тотчас даешь ему возможность стать одним из довольных, так как, выдав тебя, он может обеспечить себе всяческие блага.
Таким образом, когда с одной стороны выгода явная, а с другой сомнительная, и к тому же множество опасностей, то не выдаст тебя только такой сообщник, который является преданнейшим твоим другом или злейшим врагом государя.
На стороне заговорщика страх, подозрение, боязнь расплаты; на стороне государя величие власти, друзья и вся мощь государства; так что если к этому присоединяется народное благоволение, то едва ли кто-нибудь осмелится составить заговор. Ибо заговорщику есть, чего опасаться и прежде совершения злого дела, но в этом случае, когда против него народ, ему есть чего опасаться и после, ибо ему не у кого будет искать убежища».
Он тоже укреплял учреждения, обеспечивающие безопасность, награждал за «полезные изобретения», содействующие величию страны, «проявлял черты великодушия и гуманности».
Но, как сказал Макиавелли в главе «О хорошо направленной жестокости» все необходимые жестокости должны быть произведены зараз, для того, чтобы они были перенесены с меньшим раздражениемъ; благодеяния же должно делать мало по малу для того, чтобы подданные имели больше времени для их благодарной оценки.
5
Минуту подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Машина была на месте. Еще не видел, а уже знал на месте; большая тень дома затаила маленькую. Даже успел заметить мелькнувший в кабине огонек кто-то курил, стараясь спрятать папиросу в кулак (фронтовая привычка грубейшее нарушение инструкции, за которое надо наказывать).
Он привык, что его ждали. Его ждали здесь вчера А значит и неделю, и месяц назад. Как ждали его всегда. Можно сказать, успели привыкнуть ждать, а когда человек к чему-либо привыкает, то теряет бдительность.
Хотел уже отделиться от стены, чтобы вынырнуть из темноты внезапно и застать этого «курца» врасплох.
Раньше он такие эффекты любил.
Видеть, как на глазах глупеет физиономия какого-нибудь функционера маленького вождя Как с благородного портрета непреклонного борца предательски сползает маска. А под ней, в сущности, мурло То самое неистребимое мурло мещанина, которое живет и скрывается в каждом.
Видеть, как трясущимися пальцами тянут к огню папиросы. Некоторые даже курить начинают только потому, чтобы если Он предложит, не болтануть случайно «нет».
«Мне всегда были подозрительны те товарищи, которые не пьют и не курят», эти слова кто-то приписывает ему, хотя он так еще не сказал.
Но он не отказывается хорошие слова, о чем-то таком он, без сомнения, когда-то думал или мог думать, а значит, мог и сказать. В остальном, они все рабы. И руки у них у всех постоянно липкие и влажные, как у рабов. Поэтому, он не любит здороваться сразу хочется смыть их прикосновения или хотя бы вытереть руки платком. Потом, конечно, те, с липкими руками, незаметно исчезали, но все уже происходило без его участия, словно само собой.
Холодный ветер покачнул тени. Где-то на той стороне улицы тоскливо скрипнула фрамуга. Все было, как всегда, если не считать одной малости его не ждали!
Только сейчас понял, откуда взялась эта нелепая, на первый взгляд, мысль. В машине кто-то курил, а значит, не боялся. Его начальник тоже, наверное, сейчас курил и не боялся еще больше Так сколько же их, которые осмелились не бояться его в ночи? Три, пять, десять?
Тусклая полоска света (раньше ее как будто не было?) падала откуда-то сверху и наискосок, словно перечеркивала улицу. Каких-то несколько шагов и он оказался бы прямо в центре
Лучшей мишени не придумать. И тут он вспомнил, что рядом была или должна была быть какая-то дверь. Мертвый подъезд мертвого дома, который спит или делает вид, что спит, а в каждой щели его Их люди. Вся улица оцеплена. Они ждут Ждут его следующего шага, чтобы дальше действовать по инструкции. Потому спокойны. Им кажется, что все предусмотрели, все учли.
И в этой инструкции его шанс! Возможно, единственный. Пока будут согласовывать, он успеет выиграть какое-то время.
Но для этого нужно совершить что-то непредсказуемое. Что-то настолько из ряда вон, что все замрут, остановят дыхание и лишь потом, словно очнувшись от гипноза, начнут звонить, докладывать по инстанциям наверх. Никому и в голову не придет брать ответственность на себя, действовать не по инструкции, а значит нарушать