И для многих рыскающих по раскинутой земной тверди и едва шевелящихся муравьевчеловечков с отрубленной лапкой, если смотреть с высоты восходящего солнца этот день стал последним в их жизни.
Я тяжело, не веря, что до сих пор остаюсь живой, с ознобом и до свиста в легких, вдыхал в себя жизненно свежую субстанцию воздуха.
Опершись ладонями на навершие длинноклинкового мечабастарда, счастливого для меня полутораручника. Такое оружие можно назвать переходной ступенью между одноручными и двуручными мечами, нечто среднее. Поэтому так и прозвали внушительный клинок.
Кое-как стоял, бесполезно стараясь унять дрожь в ослабевших коленях и руках. Предплечья и ноги гудели от дикого перенапряжения, спина под одеждой промокла от липкого пота.
Голова раскалывалась на части, сломанные ребра ломило от боли, уши заложило от близкого свиста и звончайшего лязга боевого железа.
Давно потеряв счёт внезапным наскокам французской кавалерии и пеших рыцарей, на наше ощетинившиеся сталью, каре терции.
Французы, похоже намереваясь неуклонно взять нас тактикой измора и усталостью. «Бастард» зажатый до побеления на костяшках ладонях, в последнюю, то есть крайнюю, схватку, почти фантастично, только что спас мне жизнь.
Конный рыцарь лягушатников, из знати голубых кровей, весь в перьях и сверкающих на солнце латах с головы до ног, подскакав к месту одиночного побоища поближе, дабы сберечь силы, спешился с коня, громыхая железом и сталью. Почему одиночного?
Да все из нашего войска были давно мертвы, или взяты в плен.
А вилланы трусливые крестьяне, кое как рекрутированные из деревень, разбежались по кустам, спасая свои позорные шкуры. Последняя терция, вместе с моей ротой, закалённых в боях ветеранов гвардейцев, осталась только одна на всём поле сражения, наполовину изрядно поредев к полудню.
Подобный стальному танку, рыцарь заревев рыком дизельного движка во всю луженую глотку, веером закрутил над головой шипастый люцернхаммер с гирьками (германский боевой молот).
Благо латник здоров, примерно как небольшая ходячая гора.
Страшное оружие, между прочим, если попадет такой штукой то без шансов. А наши огнестрельные аркебузы с мушкетами, давно валялись под ногами без дела, за отсутствием пороховых зарядов.
Шагдватри: рыцарь, идущий танком, быстро сократил дистанцию боя до передней к нему шеренги строя.
В щепки разнося бесполезные, против этого грозного молота, гизармы и глефы (разновидности копий).
Тотчас вклинившись почти в середину каре, размолотив за несколько секунд с десяток бойцов: часть первой и второй, да и уже считай третьей линии.
И захрустели сухим хрустом испанские изломанные кости, под ужасным молотом.
Забрызгала кровь карминными струйками из перебитых тел.
Разлетались мозги сгустками ошметок из раскроенных черепов, во все стороны.
«Капитан! Капитан!» услышал предсмертные возгласы своих гвардейцев.
Повернувшись на голоса, краем глаза ухватил это действо, ведущее к мгновенному поражению.
Сразу уразумев, что нас тут же сомнут со всех атакуемых сторон, пешие французы рубаки, через спину бросил стоящему позади меня соратнику:
Прикрой здесь!
«Эх, ДжоникДжоник!» по привычке помянул черта, в очередной раз отмахнулся от рыцаря, тыкающего длинным мечом, и кинулся в самую гущу смертельной заварушки.
Держать строй, салабоны! По пути озверело выкрикивая, в пылу боя на рефлексах вспоминая свои чеченские будни. В руках только легкий одноручный фальчион, на плечах кожаный нагрудник со стальными полосами наплечника, спасающий от легких порезов. Да и тот делался непригодным, почти превратившись в рваные висевшие на мне лохмотья.
Тут бы точно не помешал армейский броник с «грозой».
Вот и совсем рядом свистопляска святого Витта: пока добирался, молот со свистом ковал и ковал всё новые жертвы.
Бездушный механизм рыцаря с люцернхаммером работал безостановочно, как конвейер смерти в Дахау.
Опустошая пространство, место «наковальни» вокруг себя.
Всё! Остались он и я. Больше никого из стоящих на ногах рядом с бессмертным берсерком нет!
Озверевший и вкусивший крови, и точно он как новообращённый зверь берсерк медведь, вошедший в транс Молоха смерти. И снова только тупо я уповал на безмозглую Фортуну, которая как известно, в любой момент могла повернуться задом.