Чо?
Ни чо! Слезай уже, помогайло. Нормально всё. Я тебе тут это, торжественно махнул Пресный облупленной с боков солдатской фляжкой. Кто охотку моет водкой, тот не трет ее вехоткой! Будешь?
Вехотка, это что? улыбнулся Вася, спрыгнув на землю.
Что, что. Это самое. Чем люди моются? Мочалка это!
Откуда ты столько частушек знаешь?
Лет через пятьдесят и ты узнаешь, сыночка. Пойдем.
Они еще долго канителились у входа, запирая тяжелые стеклянные двери, тонированные серой пылью. А сверху, с края козырька, за тонким юношей и полнотелым дедом осторожно наблюдало какое-то плешивое живое существо. Разросшийся хорек? Или похудевший барсук? Может быть, вообще, мутант какой-то, может, просто одичавший серый кот. Наконец, возня внизу перестала его интересовать, прихрамывая, зверь медленно направился к фанерному окну, принюхался к щелям, бликанул зеркальными глазами, фыркнул, послушал наступившую тишину, и уковылял в густую темень.
Ну, что? Это самое. Утешимся малёхо, дитя моё? бойко хохотнул Пресный и смутился. Ему вдруг стало стыдно за неуместное, чужое в их кругу обращение и жутко совестно за собственное корявое благодушие.
Я не дитя. И не твое. Ты что это?
Да это я из книжки, там так говорят, оправдывался дед, разливая по стаканам содержимое фляги, уткнув глаза в столешницу.
Вася высвободил из-под полы синей вохровской шинели тонкую голую руку, дотянулся до стакана, поднес его к носу.
Спиртяга?
Чистый! Ну, это. В смысле, не бадяжный, уфимского завода. Это. Целую коробку взял вчера.
Ты хоть разводил?
Конечно. Мне же чистый вредно. Сейчас еще разбавлю. Пей.
Жанка заходила?
Нет.
Куда-то умотала А давно была?
Давно. Посеял подружайку?
Ну.
Найдетесь. Приползет ко мне, куда она денется? Ну, давай сначала за встречу!
На третьем тосте разговор у них «пошел». Спирт постепенно разогрел холодные неловкости (разумеется, люди же впервые выпивали «на двоих») и тосты уже были не нужны. Обоим стало просто хорошо. Оба, наконец, нащупали единую интонацию, найдя необходимый для хорошей трепотни общий застольный тон.
Я в сапог нассала! И в другой нассала! И стою, любуюса, во что же я обуюса? уморительно запел и дурашливо затанцевал счастливый толстяк, выглянув из темноты, виртуозно попадая точными «бульками» из фляжки в логические паузы частушечного шедевра. Вася подавился смехом.
Ну, ты даешь!
Это. А ведь у нее серьезно всё, как у Жанки у твоей, перебил Пресный.
У кого?
У этой кулёмы. Обуви лишилась девка, ничего смешного. Понимать надо! В чем теперь на танцы-то пойдет? Какая вот нам всем разница, почему человек бедным стал? Сам он виноват или другие довели? проворно лопотал дед, втискиваясь в кресло. Ведь пофиг. Если бедный надо помогать, жалеть его. Это. Я же Жанну твою знал, когда она еще у нас работала. Модная и гордая такая ходила, меня в лицо жердяем обзывала, не нравился я ей. Начальница была. Жанна Владимировна. Начальникам вообще мало кто нравится из работников. Чуть не уволила тогда. Под бабским руководством, в бабьем рабстве жить гаже некуда. Что, мне ее теперь ночевать не пускать? Наморщить рот куриной попкой и напомнить, как на меня орала?
А за что орала-то?
Это. Выпил я маленечко ночью. Не нарезался, а просто выпил. А они, аккурат, шлюзы водоканалу передавали, бегали-волновались. Всех передали, а Жанну Владимировну забыли. Судьба, зараза. Ходит теперь как задрипанная дрипощепина. Она тогда другая была. Муж у нее сильно подлый был, тоже у нас работал, вот и она пакостила. Не развелась бы если, так и не стала бы человеком.
Тоже мне, человек
А что? Слишком душевная она у тебя, потому вот и душная. Понимаешь? Но с ней иногда так-то хорошо поговорить. Мантулиться мне уже не по возрасту, а просто поговорить с девушкой приятно, интересно. Несчастная она, нудная, но добрая. Одинокие всегда добрые. Это. Ты вот одинокий?
Да.
Значит, хороший.
А ты?
И я.
Тебе хорошо. У тебя есть дом, работа и дверь.
А у тебя что, нет?
Не-а, и не было ни разу. Я же когда только родился, нас с мамой сразу вывалили ночевать в коридор на кушетку, прямо на сквозняк. Представляешь? Прямо как бомжей в подъезде. Понимаешь? Даже не в палату! Мама мне рассказывала. Потом отец украл нас из роддома через окно.