Фи-и Да мы Мы это А мы на той неделе еще подкопим! Да ты просто теперь зажимай пальцы, когда она будет мыть, и всё! Я же и я теперь тоже буду зажимать.
М-гм наконец, облегченно выдохнула Олька, с нескрываемой завистью поглядывая на «необыкновенные сокровища» старшего брата.
По обычаю, как самую младшую (новорожденного Павлика купали еще дома в корыте), мама искупала Ольку самой первой, велела одеться и ожидать их в холле на скамейке неподалеку от окошка с надписью «КАССА».
После купания Ольку настолько разморило, что она погрузилась в крепкий здоровый сон, и пробудиться ее заставил лишь громогласный крик банщицы в совершенно опустевшем холле с невероятной акустикой:
Э-э-эй! А ну-ка, просыпайся! Ты, вообще, чья?!
Мамина промолвила еще полусонная Олька.
Ну и где же ты, мамина, живешь? приблизившись к Ольке, сурово спросила банщица.
Возле школы
«Мэ-мэ-нэ!Вэ-злэ шкэ-лэ!», выпячивая язык, грубо передразнила ее злая тетка и уже нормальным тоном продолжила, и хто же это тебя забыл-то? Хм, интересно: все бабы уже, вроде как, разошлись давным-давно
Постояв с минуту, она с озабоченным видом направилась в сторону женского отделения:
Госсподи-и-и И откуда ты только взялася на мою башку? Та еще и в самом конце смены?! Вот щас кассу сдам, да как закрою тебя тут одну, а сама домой поеду
Не дослушав монолог банщицы, Олька окончательно проснулась и ее слишком ранимое и впечатлительное сердце тревожно заколотилось. Она почувствовала щемящую боль и обиду на то, что старших мама, почему-то, не забыла, а забыла только ее Именно ее. Одну только ее. И никому то она не нужна И теперь ей придется жить всю оставшуюся жизнь в этой чертовой бане, с этой злющей и толстой теткой С этими мыслями она рванула из бани и помчалась, что есть сил, куда только глаза глядят.
На улице было уже достаточно темно, никто из редких прохожих ею, в общем-то, не интересовался, и она не заметила, как оказалась сначала в глухом и темном городском парке, который горожане привыкли называть «горсадом», а затем, пробежав еще немного на крутом берегу реки с лунной дорожкой на воде.
Испугавшись, что это и есть именно тот край света, упоминаемый так часто мамой, особенно в случае, если речь заходила о Муйнаке, Олька вновь дико завопила, и сломя голову бросилась в обратную сторону. Лишь выбежав из парка, проносясь вдоль чугунного забора по кое-где освещенному тротуару, она вдруг почувствовала, как ее схватила за рукав женщина то ли в милицейской, то ли в железнодорожной форме:
А ну, стой! Тих-тих-тих она взяла Ольку за плечи и легонько встряхнула. Так Ти-хо! Да не ори же ты так, Господи! Ты, что, потерялась?..
Нет Меня Меня они Они забы-ы-ыли меня-а с невероятной горечью промолвила сквозь рыдания Олька, и по ее распухшему лицу, теперь уже в три ручья, полились слезы.
Где забыли?..
В В ба-а-ане! надрывно рвалось из ее груди.
Так, давай по порядку: кто тебя забыл?
М-мама! И То-о-олька с с А-а-анькой
А, как ты аж здесь-то оказалась? А ну, пойдем в баню! взяв Ольку за руку, женщина решительно двинулась по направлению к единственной в городе общественной бане.
Там там их уже не-ету! Там одна только злая а-а-а-а-а Едва успевая семенить за «милицонершей», тянущей ее за руку, продолжала паниковать Олька.
Ну, кто-то да остался же там, в самом-то деле. Пошли, пошли-и! Сейчас мы все выясним, и мамку твою найдем. Тебя как зовут-то?..
Не скажу-у-у
Эт-то еще почему?
Пото потому что меня забы-ы-ы-ли-и!!
Пока неожиданная спасительница, сетуя на забывчивых родителей, оживленно беседовала с банщицей о том, как ребенок мог улизнуть из-под носа последней, в баню, наконец, ворвалась запыхавшаяся и разъяренная мама. И Олькины горькие страдания, не так уж и бесследно, конечно, но таки закончились. Отчаянно колошматя Ольку по чему придется, мама наорала на обеих, почему-то внезапно потерявших дар речи теток. Потом схватила полуживую от страха дочь за руку, и вместе с ней галопом понеслась домой.
Ну, зараза такая! Ну, придем домой всыплю тебе батиной ременякой солдатской! Чум-ма ты болотная!! Заставила мать, зараза такая, по ночам такую далищу бегать аж два раза у эту чёртову баню! всю дорогу отчитывала бедолагу мама.
А Олька, держась за мамину теплую и вдруг ставшую еще более родной руку, уже не плакала, а, почти счастливая, думала лишь о том, что как хорошо, что она нашлась.