На Ленина сошел с рельсов трамвай. Военный грузовик, прицепив канат, втаскивал его обратно. Пассажиры дружно подталкивали вагон. Командовал всеми инвалид на костылях.
Ну-ка, все на «раз»! хрипел он. Навались, братцы-сталинградцы!
Мы с Сюней, конечно, тоже навалились. Вагон заскрипел, дернулся, поддался И вдруг покатился прямо на грузовик.
Держи! закричали все разом. И задержали удар получился мягким.
Холера! сказал Сюня. И мы побрели дальше.
Под мостом буксир тянул облезлую баржу. Сквозь дыры в брезенте проглядывали бока зеленых туш.
Танки! показал я Сюне. Раз, два, три, четыре
Ты зачем считаешь! остановился рядом военный с палкой и тоже заглянул за перила. Восемь, девять машинально досчитал он. Не знаешь разве: у фашиста везде уши!.. А вы почему не на фронте? зыркнул он на Сюню.
Сюня отшпилил карман, пришитый теткой Рейзл к рубашкиной изнанке, и протянул военному обтрепанную бумажку. А я из-за его спины стал крутить пальцем у виска.
Все вы буркнул военный, возвращая бумажку. Больные на голову
Я думал: спросить или не спросить, кто «вы», но он уже шагал по мосту, постукивая тростью.
Ин дрерд! пустил ему вслед Сюня.
И чего он к нам прицепился?
На следующий день мы снова были на площади. В этот раз я привязал Маньку прямо за магазином Карла Ивановича. Там начинался спуск в овраг и все было в траве. В самый раз для коровы.
Народу сегодня было меньше. Поэтому Сюня старался петь пожалостливее. Соображал.
Ум-па-па ум-па-па ум-па-па. умпала моя «шарманка». А Сюня пел:
Отец мой пьяница,
За рюмкой тянется,
А мать уборщица,
Какой позор!
Сестра гулящая,
Всю ночь не спящая,
Братишка маленький карманный вор.
И вдруг мое «ум-па-па» стало в три раза громче. Оказывается, Алексей и Саша подкрались сзади и добавили «перца» в музыку «шарманки».
УМ-ПА-ПА!.. УМ-ПА-ПА!.. УМ-ПА-ПА!..
Купите бублички,
Горячи бублички,
Гоните рублички
Да поскорей!
И в ночь ненастную
Меня, несчастную,
Торговку частную
Ты пожалей!
Слушай, Фишка! остановил мою «шарманку» Алексей. И заглянул в Сюнину шапку. Так вы до морковкиного заговенья собирать будете
Я не знал, что такое это «заговненье» и когда оно наступит. Но спрашивать не стал.
У меня для твоего дядьки работа есть.
Да ты что! Я решил, что он шутит.
Не-е, я серьезно!.. Понимаешь, у нас сегодня вечером «Гамлет». А всех наших стражников и могильщиков забрали на войну.
И Принца Датского?
Не-е, у него бронь. И у отца, и у всех заслуженных и народных Короче, твой дядька мог бы и театр выручить и денежку заработать.
Ты же знаешь, он «того» поскреб я в затылке. Двух слов связать не может
Да кто от него требует! Его дело надеть камзол, взять алебарду и молча стоять в углу!
Ну, не знаю
Да и знать нечего! поддержал друга Сашка. Собирайтесь!
Пока Сюня собирал шарманку, я побежал за коровой. Но по дороге лишний разок заглянул к Карлу Ивановичу. И надо же, прямо в дверях столкнулся с хромым военным. Тем самым, что вчера приставал к нам на мосту. Почему-то он долго-долго рассматривал меня, будто старался запомнить.
Шнеллер, мальшик! Скорей! торопил меня Карл Иванович. Он прямо втащил меня в магазин и быстро запер дверь.
Этот тшеловек надо бояться! Опасный тшеловек! Настоящий наци!
Карл Иванович был испуган. И мне стало страшно.
Он хочет забирать телескоп Я говорил: продан.
Он не верить Он фрагт спрашивать: кому? Я молчать Тогда он грозить Слушай, мальшик! Надо скоро забирать трубу! И кайн ворт никому ни слова!
Алешка усадил нашу компанию рядом со сценой там, где стояли театральные прожектора. Зал был почти полон. Особенно много было выздоравливающих из госпиталя. Бедняги, они ждали веселого представления. Но я-то знал, что, кроме сплошных убийств, ничего хорошего им не покажут. Зря что ли я смотрел этого «Гамлета» три раза!
Тут заиграла музыка, и открылся занавес. Стражники сидели у костра и пели знакомую песню:
Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза
Во! толкнул меня в бок Алешка. Что наш режиссер придумал! Чтобы люди не забывали, что идет война!