Дмитрий Андреевич, долг велит нам извиниться
Только долг?
но и вы поймите нас: случай неординарный, выдающийся
Тут Митя посмотрел на Анну внимательнее и заговорил, будто обращаясь к кому-то внутри нее, к некой глубинной и отзывчивой материи: «А знаете ли вы, что есть такие быстрые поцелуйчики, которые везде словно муравьи рыжие разбегаются по всему золоченому телу вашему и, вот они уже внутри, роятся и радуются. Победы празднуют! А известно ли вам, что выражение зацелую до смерти сначала было реальным фактом действительности, уж потом обрело выраженную крылатость?».
Оказалось, Анна ждала этой странности от Мити. И спросила резво:
Скажите, а почему люди во время поцелуя стремятся язык друг друга отыскать?
Ого! Да вы хорошая! Думаю, так мы открываем коды, делимся энергией. Вспомните птиц, которые крыльями (а язык даже по форме на крыло похож) трутся и передают знания о маршрутах, зимовьях, опасностях.
А зачем люди языками тела любимых исследуют?
Хотят узнать историю тела, погибель духа. Заметьте, язык всегда к овражкам устремляется. Как сказал один поэт: «Язык мой враг мой, и твой любовник».
А не тот ли поэт сочинил сборник «Энергетические стихи», который потом всем тиражом оказался в министерстве обороны Израиля? поинтересовался Чеканкин.
Я не знаю, как тираж пропал. И экземпляры редакторские. Но я поспешил тогда уничтожить и рукописи, и черновики уж слишком зловеще тогда все сбывалось.
Вы можете послужить народу, Родине, вдохновенно начала агитацию Анна.
Оный развеселился.
Вы сейчас пытаетесь меня завербовать? Бросьте. Я в состоянии заметить подмену понятий. Впрочем, я не проводил глубинных исследований «энергетических стихов», но в наше Министерство обороны письмо написал. Меня назвали фантазером. Что поделать, в силу наших танков генералы верят больше. Но мне сдается, что танк можно остановить словом на «ять».
Тут вышел из-под самоконтроля Хамитов.
Слушайте, а не сказочки ли вы нам здесь рассказываете? Не слишком ли вы уверовали в возможности языка, а мы в ваши возможности?! Не фантазия ли эта ваша паранормальная лингвистика?
Дмитрий улыбнулся. Он часто считал самым действенным просто проулыбать ситуацию. Хамитов же вспомнил, при каких обстоятельствах этой ночью был взят Оный, и сразу сгорбился, отвел взгляд.
Простите, «не проводили глубинных исследований», но поверхностные все-таки были? уцепился тонко Чеканкин.
Так точно, улыбнулся Оный.
И? хором спросили трое и даже непроизвольно сделали движение к нему навстречу.
И продолжал жить. Не спал четверо суток, не нуждался в отдыхе, каждые восемь часов произнося некую словесную формулу. Я прекратил испытания на пятые сутки.
А вы могли бы восстановить эти чудесные тексты? был вопрос Анны.
Теоритически да. На это ушло бы некоторое количество времени, так как там тонкие связки, которые я позабыл, кажется, но в процессе вспоминанья обязательно нащупал бы Но не сейчас. Я погружен в другую работу.
Скажите, а не связаны ли эти ваши необычные возможности с Ларисой Нарциновской, ее историей? спросила Анна, а Чеканкин после этих слов как-то долго и странно смотрел на женщину.
Оный попросил воды. Он, кажется, начинал утомляться. Потом заговорил: «Вы так уверенно говорите про сверхспособности Что ж, я не отказываюсь. Очевидно, наши предки давным-давно умели гораздо больше, чем мы. И упоминания об этом встречаются в древних летописях, но упоминания иносказательные, явные были уничтожены, ибо не могут же язычники проклятые большего уметь, чем христианские праведники. А Лариса Лариса хорошая. Ей не повезло Мог ли я ее спасти? Наша любовь (пусть так) совсем несбывшееся что-то, придуманное мною, сочиненное. Лариса меня вряд ли помнит мне было 14, ей 12 любовь не могла тогда воплотиться, заиметь плоть. Был только дух
Лариса помнит, тихо сказала Анна. И всем показалось, что между Анной и Дмитрием возникает прямо сейчас, у всех на глазах, тихий заговор.
Как вы сказали?
Лариса помнит.
Лариса то ли девочка, то ли веточка, блуждающий огонек в ночи, хрустальная весна, первая взрослая книжка Оный помолчал, потом продолжил. Мой бесконечный междометийный ряд, горе звонкое на всю жизнь, шкатулка краденая. Чувства мои были безысходны, потому прекрасны. Впрочем, первый свой стихотворный шок я описал именно тогда, то есть погружаться в язык от того чувства и начал. Какая она была? Золотая она была. Золотая и серебряная. Знаете, как красиво и долго звучало эхо от ее имени над прудами и оврагами! Как волновались травы от ее имени! Как безнадежно кончалось детство, как обязательно останавливалась карусель! Да кто вам сказал, что я буду рассказывать о ней?!