Следует особо выделить, что и движение на новые земли, и противодействие огосударствленному феодальному прессингу вовлекало, включало, обращало в нарастающую целостность этническое разнотравье всего Трёхконтинентального Пространства от Днепра до Юкона, закономерно нараставшего вокруг великорусского ядра. И местечковые ненавистники России предельно остро это чувствовали, даже когда и не осознавали: как выразительна была ярость кошевого Костки Гордиенко, позвоночно ненавидевшего «Москалей», когда на Запорожской раде стали кричать «любо» призыву посланцев Кондратия Булавина поддержать «людей русских» против Москвы Он был совершенно прав в этом соединённом противостоянии рушился только русский феодализм и возрастал Русский Мир, если понимать под ним целостность трёх значений слова «МИР» в русском языке: Пространство, Общество, Согласие. Он был совершенно прав, что низовая политическая линия Великороссии необходимо втягивала, влекла за собой и наконец сплавляла В НЕРАЗДЕЛИМОЕ ЕДИНОЕ МНОГОЦВЕТИЕ МОРЯ ОТСТРАНЁННОСТЬ ЭТНИЧЕСКИХ РУЧЬЁВ, и это нечто иное, нежели численное или социальное преобладание, или растягивание рамок ведущего этноса на всех
Политика имеет своей исторически конкретные формы насилия (джентльменский набор государства по Ф. Энгельсу: армия, суд, тюрьма, полиция), становится реальной только по наличию насильнического принудительного института и такой вполне обозрим это, естественно, казачество в рамках своей демонстративно внешней явленности, и в них оно ничем не отличается от любой системы «феодальных свит», если бы оно не было одновременно и формой самоорганизации «переступивших через границу», необходимо всеобщей, т.к. она исходит от собрания индивидов, разорвавших со всякой внешней властью у великороссов она состоялась и стала предельной формой всеобщего народовластия. И по её неповторимости во всемирной практике её следует выделить и этнически как Великоросскую. Только в наличии этого института великорусское казачество сохраняло характер ядра «низовой линии в великорусской национальной политике»
В 19931998 годах, в рамках представления об историческом абсолютизме всех состоявшихся форм власти великорусского социума, самой интересной из которых являлось его прямое самодержавие, именно через самодержавие казачьего круга я входил в представление о неразделимом самодержавии иных, предшествующих или современных ему институтов волеизъявления и его осуществления массой, не имеющего ничего общего с какими-либо системами разделения властей, иного им всем, итогом чего стала программная работа «Парламентаризм, Советы и традиционные формы русского народовластия» надо бы исправиться, Великорусского, т.к. они полностью разошлись с тем, что явила к итогу 18 века «руськая демократия» Запорожской Сечи Увы, объявленная в 1999 году в МОЛОДОЙ ГВАРДИИ и даже набранная, она была снята за неделю до запуска номера главредом А. Кротовым в памяти осталось, как отчаянно её отстаивал молодой симпатичный социолог Василенко (имени-отчества не помню). Идеи о Воле, сливающей в единую сталь Свободу и Насилие, о Самодержавии Социума на Единогласии Личностей оказались сверх Полномочных Лиц от Научно-Издательских собраний РФ; только в 2014 году в составе текста книги «Неопалимая купина» она была опубликована в ФРГ: немцы неплохо меня принимали на семинарах в ВШЭ в 20042005 гг., но вряд ли её поняли по отсутствию каких-либо аналогий с европейским социологическим материалом в России она оказалась недоступной по запредельной цене (130160$)
Но в рамках раскрывшегося представления сразу повелительно возникал другой столп низовой исторической практики, Северо-Русское Поморство в виде отходничества в Сибирь, Америку решительно переступавший через рамки этнографического местничества, так же упорно и успешно отмахивавшийся от наскоков феодального государства своим веслом, как казачество саблей И актом заселения пустынь в земли на своём поморском праве обращал их в Великорусские провинции, уже в этом выступая фактором национальной политической воли.
Но как только оформляется это представление, немедленно возникает ряд теоретических и конкретно исторических, уже узко дисциплинарных вопросов:
1.В каком отношении пребывают эти два инструмента «низовой политической воли» друг к другу? Возникли ли они независимо, разновременно, столь очевидно разведённые географически в обозримом историческом поле; разнородные друг к другу по своему очевидно разному приложению: поморы и поморский флот система социально экономического уклада, некий «предкапитализм» и военно-политическая машина казачества, немедленно деградирующая по утрате своего ориентира на перманентно постоянную войну (это очень хорошо видел, например, Николай 1-й, отмечая закономерность падения боевых и социальных качеств Донского казачества после прекращения Наполеоновских войн)