«Поехалииии!» возликовал я и вдавил педаль. На российско-украинской границе мы встали через шесть часов. Я впопыхах даже полуденный намаз пропустил, чего в обычной обстановке ни себе никогда не дозволяю, ни домочадцам своим, ни приживалкам. Надеюсь очень, что простится мне, и есть на то две причины, что сбудутся мои надежды. Первая путешествующим дозволено на потом откладывать. Вторая коврик в шерсти весь налипшей, Арафатка на нем чесаться приспособилась, а какой может быть намаз на грязном коврике сплошное богохульство и ваххабизм в худших его проявлениях.
Едва проехал пограничный знак, немедленно подташнивать меня начало. Я давно приметил, что как только приближаюсь к черте оседлости ближе пятидесяти метров, так непременно, то понос, то золотуха, то ногти потеют, спасу нет. И на компасе, что мне дедушка Элимелех подарил на день освобождения Албании, стрелки перекувырнулись и обе в обратном направлении уставились.
Пункт пропуска перегораживал шлагбаум, за которым покуривали пограничники (на местном диалекте прикордонники), но не они привлекли мое повышенное внимание, а розовощекий верзила-таможенник, который прямо-таки впился в меня с лендровером и оценивающе прищурился.
Я кипу для солидности надеваю, окошко приспустил, гляжу, а таможенник в улыбке расплылся весь и прямиком к моему лендроверу чешет. Подошел, Арафатку увидел, так и вовсе потеплел взглядом, и говорит (на местном диалекте гуторит) вполне себе политкорректно:
Тю! Який гарный у вас пес. Шо за порода?
А я не пойму сразу, кого ввиду имеет: то ли меня, то ли Арафатку?
Привет, земеля, отвечаю расхлябанно. Породой собака алабайской, откликается на Арафатку.
Таможенник языком как зацокает, восхищение выражает. Руку к хохолку Арафатки тянет. Я пожалел тут остро, что у суки намордник на лице. А так наказала бы слонопотамина моя с заднего сидения самостийного за все притеснения прошлые, оттяпала бы ему кисть по самый локоть. Тогда бы и кормить животную днем не надо таможенник вон какой упитанный, там и жира прослойка вкусная, и косточка мозговая.
Но таможенник или мысли мои разгадал, или в глазах Арафатки что-то такое углядел, но руку одернул и строгость в лице установил.
Довидка про плимений цинности е? спрашивает, а сам большой палец о средний и указательный потирает.
Е, расстраиваю я его и протягиваю справку из папки. Ее мне Яков Моисеевич вручил, как я понимаю теперь, специально для такого случая.
Ветеринарний паспорт е? не сдается проверяющий, но уже разминает большой палец только об указательный.
Е, достаю я паспорт.
Щеплення усе?
А як же, отвечаю и тыкаю в нужные страницы с отметками о прививках.
Довидка формы одни е? с надежной интересуется таможенник.
Е, показываю.
И видмитка «вивиз дозволено» е? просящий голос служивого способен был разжалобить кого угодно, даже мой двоюродный дядя Гольренбрухтцербрехер не устоял бы, а тот работает не кем-нибудь, а главным забойщиком на мясокомбинате им. Клары Цеткин, но я был непреклонен.
Е, отвечаю. Мщу в его лице за все поколения сородичей попранных. Его ведь предки держимордые по всей Малороссии в свое время щитов понаставили с надписью «Бери хворостину и гони жида в Палестину».
Возвращает мне таможенник документы, смотрю я в его глаза и наблюдаю две очень грустные маслины. Сразу мне захотелось ему денег дать, хоть немножко, но вовремя вспомнил наставления тетушки Сары: «Соломоша, никому денег не давай, даже если очень захочешь. Перехотится потом обязательно, вот увидишь».
И взаправду, перехотелось, а ведь чуть было не купился на страдания юного Вертера. Ушел несолонохлебавший таможенник, и подошел совсем вялый погранец. Тот ведь видел все, такое дело, и как с собакой не срослось, и что напичкан я бумагами на всевозможные каверзы, так вовсе уж поверхностно мой паспорт пролистал, штампанул и пропустил в Украину.
От границы до тетушки Шнипперсоновой рукой подать, две сотни верст с гаком всего-то. Через час подъезжали к хате. Арафатка моя разволновалась совсем, заскулила, мордой в спину тычет. Уговорила, сука. Снял я с нее намордник. И, правда, чего ей в наморднике по Украине ходить?
Смотрю, тетушка поспешает с огороду. Арафатка вовсе в неистовстве. Лай ее на Днепре всю рыбу распугал. Делать нечего, выпускаю животную из лендровера.