Прямо на крутом берегу растут огромные деревья: ольха, сосны, ели, березы, как-то умудряющиеся тянуться вверх, несмотря на крутой угол наклона поверхности земли. Смотрю вниз и вижу сплетенные ветви этих странно кривых деревьев. «Вот там он где-то и спал»
А вы замечаете, что погода меняется? хитро улыбается маленький человек, поправляя кепку.
Ползем обратно к машине под продолжение его рассказа все о том же: боги и люди, эпохи и шрастры, начала и концы. «Как же он шел-то здесь, да еще и поздней весной?»
Переход от одной эпохи, ко всему прочему, отмечается резким изменением климата. Вот что мы с вами наблюдаем в последнее время? Это как раз одно из следствий смены полей и перехода от одной главенствующей расы к другой.
Я, немного растерянный от того, что затея моя не удалась, бормочу что-то про то, что раса это немного не совсем то слово, которое стоит употреблять. За ним шлейф из трупов.
Вот вы совершенно верно говорите, семенит за мной человечек, но это все от чего? От непонимания сути. Как там поется? «Накатила суть!», понимаете? Вот у Гитлера она не накатила, теорию он взял в целом правильную, но совершенно все в ней перепутал. Дело в том, как бы это странно ни звучало, но вот евреи они арийцам вроде как братья. Понимаете?! Тот же Авраам или, скажем, Зигмунд Фрейд Да и вообще, если уж начистоту, то древние арии в метаисторическом понимании это же прародители славян! Так что Борман со Штирлицем, точнее, с Исаевым, в общем-то
Вы это вообще серьезно все?
Он кивает, улыбается. Упоминание им строчки из песни «Аукциона» слегка удивляет и даже как-то настораживает, хотя должно было бы добавить чего-то вроде уважения.
Птицы пели по-особенному, предвещая теплый день. Охотник проснулся и, предварительно осмотревшись, спустился вниз. Закраина у берега зияла угрожающе широко, но Охотник решил все равно идти по льду. Передвигаться по нему было проще, чем по бугристому берегу, находясь в постоянной борьбе с валежником и вязким снегом. Перепрыгнул через одну проталину, через другую, постепенно выбрался на твердый участок и побрел дальше.
Вскоре Охотник приметил и своего вчерашнего спутника. Волк и не собирался скрываться, плелся тихонько позади, хоть и прихрамывал, держась на уважительном расстоянии от Охотника.
Лед даже на середине реки помягчал и покрылся лужами. Стрежень уже пробивался кое-где, постепенно соединяя воедино цепочку светло-голубых впадин на середине реки.
Осторожно ползущий к полынье Охотник шептал реке слова, сжимал острогу и прицеливался. Духи услышали его и на этот раз, река сжалилась и выплюнула из своего чрева двух рыбин. Одну Охотник съел сам, вторую швырнул волку.
Волк, тихонько рыча, низко опустив голову и при этом не спуская с Охотника глаз, полз к брошенной ему рыбине, но провалился в шаге от добычи. Отчаянно работая лапами, выбросив наверх фонтан ледяных брызг, волк выбрался из полыньи, схватил рыбу, но подскочил при этом слишком близко к Охотнику, по инерции продолжая движение вперед. Охотник помахал перед носом волка острогой и, издав глухой предупреждающий звук, показал зубы.
Под вечер трижды проваливавшийся в ледяную воду, усталый и озябший Охотник добрался наконец до кривых деревьев. Темный берег виден был уже совсем отчетливо. Завтра, чтобы найти своих новых братьев и сестер, он должен будет пересечь Теплую Реку, которая впадает в Реку Великую.
После захода солнца стало холодно, Охотник мог бы развести костер, стукнув Тяжелым Камешком о нож, вырубленный из Огненного Камня, но предпочел не шевелясь лежать в объятиях кривых деревьев. Охотнику не спалось. Что с ним, он не знал. Старый научил его всем словам, которые помнил, но слова «грусть», видно, тогда еще не было. Ветер качал Охотника. Звезды смотрели на него с черных граней Тяжелого Камешка. Охотник крутил его, надеясь снова разглядеть их глаза.