Смятение
Ночь накрыла душным одеялом
Тихий двор, беседку с голубятней,
Птица неизвестная кричала
Все гортаней, злей и не понятней.
И гроза далекой канонадой
Медленно на город надвигалась,
И в глотке холодном лимонадном
Чувствовалась или так казалась
Горечь не свершившегося чуда,
И вина за то, что не сумела
Я его свершить. Стальной кольчугой,
Что блестит, начищенная мелом,
Где-то глубоко в моем сознанье
Все еще сияла вера будто
Час пробьет, и день такой настанет
Я проснусь однажды рано утром
Что я маюсь? Где я? Как я? Кто я?
это просто ночь перед грозою.
За курганом
Белые лилии в черной запруде затона,
Там, возле устья реки, за широкой косой.
Тихо качаются в ночь от подводного звона
Храмов затопленных, а на горе колесо
Мерно скрипит или это варган мой гундосит,
Дудка шаманская и скоморошья свирель.
Или от ветра шумят, созревая колосья,
Неумолимая домры печальная трель.
Там, где курганы, седые ковыльные степи,
Станции с бабками, спелый черешневый дух
Отматерится душа и уймется, и стерпит,
Выю подставит и снова впряжется за двух.
Вот она, вся нараспашку, двужильна, всесильна
Русо-калмыцко-татаро-башкирская мать.
Ведьмою, белой русалкой плутает меж лилий
Мне б изловчиться и взгляд ее жгучий поймать.
Мне бы хоть каплю того первородного духа,
Что сквозь века сохранилась от всадниц лихих.
Издалека узнаю я, по смеху, со слуха
Звонкую южно-уральскую вольницу в них.
Мудрец
Мудрец, что нажил ты своим умом?
В богатом убранстве, в коврах роскошный дом?
Набитый золотом сундук? Высокий чин?
Мудрец, чему ты можешь научить?
Мой дом дорога, а богатство целый Мир.
Мой чин бродяга вольный я. Никто
не позавидует. Оторванный листок
от дерева под ветром и дождем.
От самого рожденья мы идем
путями разными. Вот мудрости секрет:
Как ни старайся, а в гробу карманов нет.
Не нужен там ни золотой, ни медный грош.
Все, что ты здесь усердно наживешь,
посеяв меж наследников раздор,
все шелуха, бездушный хлам и сор.
Останется лишь память о тебе,
тебе самом и то, каким ты был:
Как жил, с кем пил, с кем хлеб и кров делил,
кому помог, кого за что простил,
какую роль сыграл в чужой судьбе,
останется лишь память о тебе.
Шут
Забавный и чертовски милый,
наивный, странный арлекин.
О как печален ты без грима,
как плачешь ты, когда один.
В твоей каморке скудный ужин.
Дождь по карнизу болеро
выстукивает, будто служит
в оркестре бубном. В рюмке ром
последней каплей не утешит,
но может в сердце боль уймет.
Ведь ты давным-давно безгрешен.
Да разве ж публика поймет?
Кому сегодня интересно,
что ты усталый и больной?
Ты должен петь смешные песни.
Раз ты артист иди и пой.
Пошире нарисуй ухмылку
и вытри мокрые глаза.
Колпак, бубенчик на затылке
И покажи им голый зад.
Пусть будет публика в экстазе.
Они пришли сюда за тем.
Художник ярких безобразий,
ты не себя при всех раздел.
Под громкий смех, при ярком свете
ты душу в панцирь заковал.
А зритель даже не заметил,
как сам сегодня низко пал.
Ретро
В немом кино столетней давности,
в банальной сцене о любви,
ты этот кадр останови,
где наш герой уже почти достиг
момента, когда плачут зрители.
Вернее, плакали тогда.
Сегодня это ерунда.
И несогласные родители
уже прервать не смогут ход
романа или просто повести.
А эти угрызенья совести
наш зритель вовсе не поймет.
В такой переоценке ценностей
наивен классик и смешон.
Чего сказать хотел здесь он,
дойдя до нашей современности?
И почему, в минуты слабости,
когда я выхода не знаю
все время кадры вспоминаю
из фильма той столетней давности?
Толкование
Я постучала. В ответ открыто.
Открыто не заперто. Я вошла.
Старуха, гундося под нос сердито
ворча, из печи выгребала шлак.
Строчил пулеметом на тумбе Zinger,
чтоб в нужную вещь превратилась дрянь.
Над печкою шторка на толстой резинке,
на тусклом, немытом окне герань.
Ну, здравствуй! кивнул мне старик, не вставая,
не переставая крутить колесо.
Да, вот пришла я узнать, что не знаю.
Пусть баба твоя растолкует мой сон.
Зачем в толковании сна ты ищешь
ответы? не проще ли дальше спать?
А впрочем, для нас-то, убогих и нищих,
твое желание благодать.
И вот разложила старуха карты,
а там шестерка, туз и валет.
Опять проводник прокричал и куда-то
пропали карты. Седой рассвет
забрезжил. И снова я не узнала
что означала во сне змея.
И снова поезд на три вокзала
из Петербурга довез меня.
Мечусь между белой и черной ночью.
Душа заплутала в кибитке стылой,
где печь выскребают и Zinger строчит
из крайней, заросшей бурьяном могилы.