Мастер Варнин Рагават! Включите свет, иначе я сделаю это сама. Будет очень ярко, вы меня знаете. Пеняйте потом на себя.
Раздался приглушённый кашель, шарканье, и помещение осветилось тусклым жёлтым сиянием. Сарга прищурилась, привыкая.
Взору её предстала большая захламленная комната. Тут и там виднелись столы, заваленные какими-то коробками. В дальнем углу возвышалась задёрнутая балдахином кровать и большое кресло. Возле него стоял невысокий мужчина с очень бледным лицом.
Худые кисти с тонкими голубыми жилками выглядывали из-под потрёпанного плаща. Перешитый с чужого плеча, он обвисал неровными складками. Короткие волосы казались то ли седыми, то ли просто пыльными.
Добрый вечер, леди Мрадиман, хрипло проговорил Варнин и, кажется, перевёл дыхание.
Сарга с облегчением улыбнулась, пошла вперёд, привычно лавируя между столами. Сморщила нос:
Богиня! Мастер Рагават, как вы живёте в таком свинарнике?
Не придирайтесь, скривился тот и тяжело опустился в кресло. Прозрачные серые глаза сузились, и взгляд был очень странный: недоверчивый и жадный одновременно.
Вы принесли?
Да, кивнула Сарга и достала из кармана серебряные браслеты с тонким узором чакрават. Концентраторы магии, незарегистрированные. Без отличительных признаков. Должны подойти к вашим кольцам, пробуйте, только осторожно.
Глаза Варнина вспыхнули. Он трясущимися руками принял браслеты, поднёс к лицу. Жадно вдохнул запах металла, провёл узловатым пальцем по гладкой поверхности. Сарга наблюдала за ним с растущим беспокойством.
Он сжал браслеты, закрыл глаза. Сарга быстро отступила в бок и в сторону, её собственные чакрават угрожающе замерцали. Предупредила:
Без глупостей, мастер Рагават. Мой друг главный варман, и если я не вернусь, он получит письмо с подробным описанием этого места и наших с вами дел.
Варнин поморщился, не открывая глаз.
Леди Мрадиман! Я только что вышел из самой жуткой тюрьмы королевства. Вы даже не представляете, что такое крепость Караграх! И благодарите Богиню за это. Уверены, что мне хочется обратно?
Я ни в чём не уверена, сквозь зубы ответила Сарга. Но чакрават погасила.
Если бы Варнин обнаружил, как хорошо известна ей эта тюрьма! Буквально в деталях. До последнего камня. Но ему такое знание ни к чему.
Поверьте, десять лет достаточный срок, чтобы перестать делать глупости.
Надеюсь, поджала губы Сарга.
Бывший узник явно пропустил её слова мимо ушей. Он поспешно застегнул браслеты, и полоска стыка исчезла. Цепочки натянулись, соединяя браслет и кольца, по два на каждой руке. Безжизненные кристаллы ожили, налились мягким светом. Пару секунд маг смотрел на них совершенно безумным взглядом, и, решившись, прошептал:
Видьют!
Слабый огонёк вспыхнул вокруг камней. Варнин издал невнятный звук, кадык его судорожно дёрнулся.
Сарга почувствовала, как невольный спазм сдавливает горло. Одно дело слышать, как страшно в Караграхе. Другое приходить туда по работе и только мельком видеть заключённых. Но совершенно иное смотреть, как взрослый мужчина одевает на руки, изуродованные многолетней тюремной сыростью, чакрават и плачет, глядя на крошечный огонёк. Десять лет в месте, где заблокирована магия! Каково это для столь чуткого эмпата, как Варнин?
Я сделаю вам горячий отвар, тихо сказала Сарга и поспешила в противоположный угол, где виднелись умывальник и плитка с плоскими чугунными кругами.
Все бывшие заключённые постоянно мёрзнут. Холод подземелий Караграха не отпускает их годами.
Сарга наливала воду в помятый жестяной чайник и подсознательно ждала какого-нибудь заклинания в спину. Но не оборачивалась. Если она хочет работать с Варнином нужно начинать с доверия.
Конечно, психика того, кто провёл в Караграхе целых десять лет, не может быть в порядке. К тому же художники люди чувствительные и часто неуравновешенные. А конкретно этот маг всегда был особенным. Его талант был чем-то мучительным, болезненным для него самого. Он переживал каждую картину. Страдал и радовался, рыдал и смеялся, сутками отлёживался в тёмной комнате с мокрой повязкой на глазах, чтобы потом ночью вдруг вскочить и вновь схватиться за кисти.
Зато и творения его были уникальны. Они жили своей жизнью. Каждый зритель видел в них что-то своё, и, раз посмотрев, менялся безвозвратно. К лучшему или к худшему, предсказать было невозможно.