Из всех девчонок в нашем дворе я была единственная, к кому можно было ходить в гости. Мои родители против этого не возражали, а даже поощряли это. Мои мама и дедушка были необыкновенно добрыми людьми. У моего дедушки всегда карманы были полные конфет. И когда он появлялся во дворе, вся детвора, сбивая друг друга с ног, неслась к нему. Для каждой и каждого у него была конфета, доброе слово и либо поглаживание по голове, либо по плечу. Одним словом, какое-то доброе прикосновение. Он всегда говорил, что самое большое счастье в жизни это делать добро. И действительно, когда ты делаешь добро, на душе бывает очень хорошо.
А мама всегда угощала моих гостей фруктами, которых они дома никогда не видели. Некоторые впервые увидели и попробовали и мандарины, и бананы у нас.
А Лида изобрела хороший способ получать все, что она хотела. В комнате моих родителей стоял большой двухтумбовый письменный стол. Лида приходила ко мне в гости практически каждый день. Мне было лет пять-шесть, а ей около восьми. Мы залезали под папин стол, и начиналась сказка. Где-то Лида нашла малюсенький, красиво обточенный, ярко-зеленый кусочек стекла и сказала, что ей его дала очень маленькая девочка Галочка. И оказалось, что эта девочка живет у моего папы под письменным столом. Она общалась только с Лидой, и тематика была всегда одна и та же. Галочка хотела чего-нибудь покушать то котлетку, то бутерброд, то что-нибудь еще. Пока я шла выполнять заказ, предыдущее было съедено. У маленькой Галочки с аппетитом все было в полном порядке. А у меня продолжала жить мечта, что когда-нибудь и я ее увижу. Но до сих пор этого так и не случилось.
Моей второй мечтой, которая, в отличие от первой, довольно часто осуществлялась, было желание разделить трапезу с Лидой и ее сестрами Ниной и Таней. Их мама утром, уходя на работу, оставляла им кастрюлю вареной картошки в мундире. Они ее чистили и, налив немного подсолнечного масла, обжаривали. Это был обед. Меня приглашали к столу, только если я приносила три бутерброда, допустим, с бужениной, и три стакана компота. Ничего более вкусного, чем эта картошка, я в своей жизни не ела. Феня пыталась мне жарить картошку дома, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что я ела у Лиды.
Дружба у многих ребятишек нашего двора сохранилась на всю жизнь. Так было и у меня с Лидой. И хотя, как многие из нашего двора, она получила отдельную квартиру и уехала, мы с ней часто перезванивались и иногда устраивали встречи с народом нашего двора, нашей малой родины.
Эти встречи были необыкновенно теплыми и веселыми. Вспоминали нашу малую родину, и от этих воспоминаний на душе становилось очень хорошо.
Красивый, сволочь!
Типичный московский двор четыре дома, огораживающие прямоугольник между ними. В середине лавочки, на которых всегда кто-то сидит и обсуждает последние дворовые новости. И, как было раньше, когда не было не только интернета, но и почти не было телевизоров, все друг про друга знали. Да и обсуждать-то больше было нечего. И всегда был кто-то самый обсуждаемый. В этом дворе притчей во языцех была семья Васьки-слесаря. Анна Ивановна, одна из жительниц этого двора, вышла погулять. День был теплый, ласково светило солнышко. На одной из скамеек сидела какая-то женщина. И, невзирая на теплое и ласковое солнце, вся дрожала, как в ознобе. И горько плакала. Анна Ивановна подошла к ней и увидела, что это Таня, жена Васьки-слесаря. Она не узнала ее сразу, потому что раньше никогда не видела ее плачущей, такой жалкой и дрожащей. И дрожала она не от холода, а от рыданий. «Таня, ты что?» спросила Анна Ивановна. «Он избил маленькую до крови и не дает ее мне», сквозь слезы ответила Таня. Анна Ивановна, как и все соседи по двору, знала, что с пьяным Васькой сладу не было. Все его издевательства по отношению к себе Таня мужественно переносила, но тут ее малышка! Ее материнское сердце не могло этого вынести.
Таня с Васькой были женаты уже почти 14 лет, и маленьких он раньше никогда не трогал. И она не знала, что же ей теперь делать. На скамейке сидела безмерно несчастная женщина, которая не представляла, как помочь своему ребенку.
Татьяна работала дворником. Семья большая, шестеро детей с интервалом примерно в два года между следующим и предыдущим ребенком. И процесс увеличения семьи был в полном разгаре.
Татьяна была женщиной необыкновенной красоты. На нее оборачивались на улице. Огромные светло-голубые глаза, обрамленные темными пушистыми ресницами, соболиные брови, светло-русые пышные, чуть вьющиеся волосы, которые она собирала в пучок на затылке, и один в один жемчужные зубы. У нее была стать королевы. Откуда? Кто ж знает. Муж ее Васька, иначе его никто никогда не называл, был ниже нее почти на голову, кривоногий, с жалкими остатками волос от прежней шевелюры, всегда пьяный. Одного взгляда на его физиономию было достаточно, чтобы понять, что больше всего на свете любит эта особь мужского пола. Его увлечение было полностью отражено на его сизо-синем опухшем лице с малиновым носом.