Глава двенадцатая
КИРИЛЛ
Он не сразу уехал в Семипалатинск. Билеты были только на последний рейс. До отхода автобуса была ещё уйма времени. На рынок возвращаться ему совершенно не хотелось, поэтому он, не долго думая, пошёл домой, благо жили они неподалёку от автовокзала. Несколько шагов и дома. Повалялся на диване, попил водички, а потом решил написать Нине записку, чтобы напрасно не волновалась.
Взглянув на часы, Кирилл ужаснулся до отхода автобуса оставалось не более двадцати минут. Быстро выскочил из квартиры и помчался на автостанцию, успев по пути купить несколько пирожков.
Пересекая улицу перед автовокзалом, ему нечаянно вспомнился давно произошедший с ним случай. Он тогда тоже переходил на другую сторону улицы, и вдруг услышал резкую, непрекращающуюся трель звонка трамвая. Не понимая, что могло случиться, он оглянулся и, на мгновение замер с удивлённо раскрытым ртом. А ещё через мгновение, бросился сломя голову в бега
За ним, надрываясь звонком, мчался трамвай, и не по рельсам, а прямо по улице. И ещё он увидел в кабине трамвая вагоновожатую, машущую ему обеими руками и что-то кричавшую ему через лобовое стекло. Казалось, она пыталась сказать ему: «Уйди с дороги придурок, не видишь что ли, трамвай едет!» Тут, как назло, он споткнулся и упал
А трамвай всё ближе и ближе!
Тогда Кирилл, совсем потерявшись от страха, не вставая, на четвереньках помчался от него
Страшная по своей красоте картина, усмехнулся Кирилл, вспомнив этот случай: он, тогда, быстро работая руками и ногами, на четвереньках, словно заяц от легавой, мчался вдоль по улице, а за ним чесал трамвай, и верещал. Народу собралось, как на цирковом представлении. Все, раскрыв рты, с огромным удовольствием глазели на его «спринтерский бег на четвереньках» от трамвая.
Когда трамвай всё же остановился, он поднялся, а к нему, вся зелёная, как лягушка на болоте, подбежала вагоновожатая, и давай его костерить: «Идиот ненормальный, ты что совсем ослеп, трамвай пропустить не можешь?!» А он, весь побледневший от страха и непонимания происходящего, ей отвечает: «Так, трамвай же должен по рельсам бегать. Они воон где», и показал пальцем, где должен ездить трамвай. А она, вдруг, как зарыдает и, говорит: «Третий день самостоятельно езжу. До сих пор всё хорошо было, а тут он как взбесился, когда увидел тебя: я его останавливаю, а он не слушается, за тобой гонится Ты, наверное, часто без билета ездил, вот он и узнал тебя, зайца-безбилетника, решил наказать».
Извините, говорю ей, дамочка (а у самого губы от непрошедшего ещё страха были, наверное, белые и тряслись), я женился недавно, так что, нечего за мной гоняться, хотя бы и на трамвае
Тут она опять, как зарыдает, как закричит: «Дурак! Дурак! Настоящий дурак!
Кириллу повезло. Нет дважды повезло! Во-первых автобус, который его вёз, был венгерский «Икарус», во-вторых место было у входной двери. Здесь было посвободнее ногам, прохладнее, и Кирилл, с удобством разместившись, откинул голову на подушку подголовника, и почти сразу же уснул.
Проснулся он только при подъезде к Семипалатинску, выспавшийся и отдохнувший.
Зайдя на автостанции в туалетную комнату, он умылся и тщательно почистил зубы, убирая запах перегара. Не дай Бог, Светка унюхает!
Они с Ниной тщательно скрывали его загулы. И ещё раз ему повезло остановка нужного ему автобуса, в сторону православной церкви, располагалась рядом с автовокзалом.
Так, на полосе везения, он впервые нажал кнопку электрического звонка нового Светкиного дома, теперешнего её дома дома её и Николая, их зятя.
* * *
На следующее утро, войдя в огромную залу, первое, что он увидел зарёванную Светлану, примостившуюся на мягком диване, и вытиравшую слёзы кулачком.
Да, среди белой с позолотой прекрасной мебели, освещённая утренними лучами солнца, сидела его ласковая, нежная дочь, похожая на жемчужину в раковине, и плакала. Слёзы текли по её щекам, и падали-падали, капля за каплей, а она не успевала их вытирать.
В таком состоянии Кирилл ещё никогда не видел свою любимую дочурку, и это выбило его из колеи, заставило гулко забиться и сразу же заныть, сердце.
Что-то часто у меня стало пошаливать оно мелькнула тревожная мысль и, не дождавшись её окончания, он бросился к дочери, обнял, и стал нежно гладить по голове, как в детстве, успокаивая: