Через некоторое время, похоронив своих родителей, сын привел в опустевший дом девушку. Жизнь берет свое. Милая, работящая, здоровая особа, взявшая работу по дому в свои руки. В наследство молодой семье досталось не так уж много имущества, что бы не было сил за ним присматривать. Большой, грузный и скрипучий шкаф, круглый стол на кривых резных ножках, четыре стула, никелированная старинная кровать, да трюмо, погасившее свое лицо от старости, и часто показывало не то, что хотелось видеть. Да еще постельные принадлежности: теплое стеганое одеяло, перина, и мягкие пушистые подушки. Все было бы хорошо, если бы с течением некоторого прошедшего времени молодой хозяин не стал замечать нездоровье своей милой женушки. С каждым днем она бледнела все больше и больше, часто уставала, пока, наконец, совсем не слегла. Из ее исхудавшего тельца капелька за капелькой уходила жизнь. Как будто кто-то ежедневно высасывал из нее кровь, вместе с остатками ее жизни. Что только не делал молодой муж, что бы остановить этот процесс. Приглашались самые лучшие и самые известные доктора, но, осмотрев больную, они разводили руками и, сняв очки, невнятно бубнили о чем-то друг с другом. Любовь у мужа к своей жене была безмерной, и от ее недомогания он не находил себе места, пока не случилось то, что и должно было произойти, после непонятной, длительной и неизлечимой болезни. Тихо и спокойно, не сказав ни слова, высохшая и бледная как тень, она закрыла глаза и ушла в мир неземного счастья и вечного покоя. Похоронив жену, обезумевший от горя муж пришел домой и начал подряд крушить все в доме. Старый шкаф пытался своими дверцами защитить себя, но что поделать, против топора не укрыться. Затем черед пришел столу и стульям, которых постигла та же участь. Наконец черед пришел подушке, на которой лежала его ушедшая из жизни жена. Схватив подушку за края, он попытался ее приподнять, однако она оказалась тяжелой. И тогда, схватив нож, он вспорол наволоку на подушке и обомлел. В распоротой подушке, среди перьев, медленно копошился огромный паук, наполненный светящийся кровью
А если я вас на ночь еще не достал, попробую сменить тему в следующей новелле.
P.S. Казалось бы, в этом месте можно было бы поставить окончательную точку, и действительно, перейти к новому рассказу, если бы, к своему огорчению, не показал эту новеллу своему старому знакомому. То, что я услышал от него было для меня ударом ниже пояса. Ну, во-первых, то что я не Эдгар По, мне это стало понятным с первых слов его речи. Во-вторых, что я совершенно не знаком с семействам пауковообразных, а следовательно в новелле сплошная ахинея. Он с великим пылом стал посвящать меня в тонкости их существования, а так же анатомией их телец. В течение двух-часовой лекции я узнал о них многое, однако запомнилось лишь следующее:
Передние конечности служат для захвата добычи.
Педипальпы щупальца служат органами осязания.
Хелицеры (почти как рот, только перпендикулярно) ими хватают и убивают добычу.
Он схватил пуговицу на моей рубашке и, крутя ее пальцами, брызгая в экстазе слюной, убеждал иеня в том, что пауки не могут прокусить наволоку на подушке, а тем более сосать кровь из человеческой головы, так как нет таких органов у пауков, которые могли бы производить такие действия. А я, вытирая молча слюни с рубашки, думал о том, что хорошо, что энтимологов на нашем белом свете не так уж много, а те, которые являются специалистами в этой области, слава богу не читат мои новеллы. Но ни уничтожать, ни переделывать новеллу не стал. Категорически.
РЫЖИКИ
Странным показался мне поселок, в который я попал, выполняя командировочное задание. Эта странность заключалась и в названии городка, и в поведении его жителей. По улицам, утрамбованным коровьими кизяками, вперемешку с насыпанным, когда-то, гравием, бегала оранжево-рыжая орава детворы, разного пола и возраста, играя в свои детские игры с догонялками и прятками, и в нависшем над домами жарком летнем мареве, раздавались их пронзительные веселые голоса, утверждающие чью-то победу или поражение. Меня смущал цвет их волос. Казалось, что кто-то, открыв банку с краской из охры, ненароком, облил их юные головы. А из-за парканов доносились голоса озабоченых матерей, созывающих своих, разбушевавшихся от игр чад, домой, для принятия обеденной, или вечерней пищи. Странность была и в том, что когда любопытство заставляло меня задавать нескромные вопросы родителям, мол, откуда у детишек такой цвет волос, хотя сами они имели цвет далеко за серый, а то и более того, уж очень темный, мамы и папы детишек молча убегали от меня подальше. Мамы на огороды и в хаты, а папы в кусты, где у них, как потом выяснилось, был припрятан алкогольный запас. Так называемая заначка. И потом появлялись уже никакие, не вяжущие лыко, и держащие землю под собой четырьмя точками опоры, чтобы она, не дай бог, не упала на них.