Издательство находилось в центре, пришлось проделать почти тот же путь, только обратно. К тому же мне, привыкшей к строгой логичности ленинградского метро, было никак не понять эту паутину московских колец и перемычек. С горем пополам я всё же добралась, к этому моменту всякое терпение было на исходе, и мне с трудом удавалось поддерживать общение.
Юрий Владимирович оказался солидным, седовласым и очень доброжелательным дяденькой. Он помог распаковать папку и стал разглядывать мои рисунки. Постепенно выражение его лица всё более скучнело, он перестал кивать и гмыкать, и наконец сказал:
Всё, достаточно.
Немного помолчав, он спросил:
Вы, действительно, полагали, что с таким уровнем подготовки можете претендовать на заказ в нашем издательстве? Да вам ещё учиться лет пять, потом копии хорошие поделать, а уж затем только Хотя не всем и это помогает.
Только сейчас сообразила, что показываю в основном большие гравюры и акварели, а книжные иллюстрации лежат на дне папки. Но он не захотел дальше смотреть. Будто специально позвал, чтобы распекать и поучать. Видимо, больше некого. Тут на меня навалилось всё сразу: голод, обида, усталость. Я поняла, что уже ничего не могу с собой поделать, и слезы потекли по щекам.
Похоже, Нехорошев этого никак не ожидал, он смотрел на меня с невыразимым удивлением, а я, уже не заботясь о впечатлении, вытирая сопли и размазывая тушь под глазами, выдала всё, что накопилось с утра:
Да-а-а, вам хорошо так говорить, вы небось позавтракали, и на метро три часа не ездили, и туалет у вас, скорее всего, есть. А я с шести утра ни кусочка не съела, ни глотка воды не выпила, а всяких хамов наслушалась и на метро вашем проклятом накаталась. Не-на-вижу эту Москву!
Слушая меня, Юрий Владимирович набрал один номер телефона, что-то спросил, потом другой, видимо местный, и сказал:
Лидочка, меня не будет часа два, затем подошёл ко мне, вынул из кармана белоснежный носовой платок и стал вытирать мне глаза. Пойдемте-ка со мной, и с рук на руки передал немолодой женщине, видимо, той самой Лидочке, которая провела меня в чистенькую и душистую туалетную комнату в конце коридора.
Пока я приводила себя в порядок, мне приготовили чашку кофе. Нехорошев не составил мне компании, он без конца куда-то звонил, что-то назначал, отменял, короче, не отрывался от телефона. Увидев, что чашка пуста, подал мне пальто и шляпу, сам взял злополучную папку и повёл меня к машине. Мы ехали молча и добрались довольно скоро.
Это Дом актёра, здесь чудесный буфет, вам понравится, поддерживая меня под локоток, оуверенно вёл по коридорам, все ведомственные кафешки вечно в закоулках спрятаны, чтобы посторонних не было.
Когда мы почти всё съели, Нехорошев спросил о моих планах. Я всё подробно рассказала, и про Минкульт, и про издательства, и про то, что мне негде ночевать.
Ну, вот что, действовать будем так
Мне до того понравилось такое начало фразы, что я тут же мысленно согласилась на всё. Скажи он, что вечером пойдём на костюмированный бал, я бы только спросила, где брать костюмы. Но на бал он меня не пригласил, а предложил пойти на концерт.
Вы Шнитке слушали? Понятно, что нет, он последние годы был сильно болен. А хотите послушать? Он даёт только один концерт, сугубо для своих. Это будет завтра вечером. Сегодня день построим так: вы к трём часам едете в ваше министерство, затем приезжаете ко мне в издательство, я отвезу вас домой, познакомлю с женой. Она тоже художница, и тоже питерская. Переночуете в гостинице, я договорюсь, а с утра извольте по вашему списку. Я позвоню в «Малыш», там вам что-нибудь предложат. Идёт?
Ещё бы нет!
Министерство культуры находилось в такой страшной развалюхе, что я еле нашла подъезд, вход был со двора, к парадной вела протоптанная в снегу тропинка, как к колодцу в деревнях. Внутри тоже было всё шатко, разбросанно, приходилось бегать с этажа на этаж, зато сам худсовет порадовал: всё сразу утвердили и даже договор стали готовить, чего я никак не ожидала. Настроение всё улучшалось, к тому же удалось договориться на завтрашнюю встречу в двух издательствах.
Нехорошев меня уже ждал, и мы тут же поехали к нему домой. Жена его Вера оказалась очень приятной и приветливой, она посетовала, что уже лет пять не была в родном Питере, расспрашивала про моё поступление в Союз, рассказывала про своё.