Наконец, когда мы обе выбились из сил, безрезультатно нападая и отражая атаки друг друга, девчонка вдруг рассмеялась и отступила.
Меня зовут Фаина, вдруг сказала она гордо, лихо вытирая грязным рукавом кровь со лба.
Я была поражена, действительно ей было чем гордиться, ведь здесь очень мало кто имеет личные имена, тем более такие. Фаина необычное имя для орч, обычно же у всех есть прозвища, при том достаточно временные.
Мэй, ответила я коротко.
Пошли со мной! крикнула она, и не дожидаясь ответа, кинулась куда-то в сторону катакомб, набегу расталкивая столпившихся ротозеев. Я устремилась за ней.
Мы бежали до самых катакомб, после чего она начала быстро петлять в узких простенках, а я старалась не отставать. И вот уже мы оказались во дворе каких-то развалин, где не было ни души, как мне казалось, и это навело меня на мысль, что возможно, сейчас я окажусь в западне. Но ничего такого не произошло.
Фаина остановилась около обвалившейся низкой стены, и прошептала:
Смотри
Я посмотрела вниз, туда, куда она показывала, и вдруг увидела небольшой источник воды.
Вода? Это правда вода? Можно пить?
Да, дура ты что ли, отравленная вода не бывает в катакомбах, если рядом развалины воду можно пить.
Я задумалась: не очевидно!
Так завязалась наша дружба. Нет, слово дружба не подходит для орч, но у орч есть нечто вроде сотрудничества на почве взаимоуважения и взаимовыгоды. Так и сложилось у нас с Фаиной. Откуда у неё такое имя, я так и не узнала, но мы надёжно поддерживали друг друга в трудный час, потому что это было хорошо для выживания. У Фаины было ещё несколько таких партнёров, среди которых было три девочки, и они образовали нечто вроде стаи. Я не вошла в их стаю, будучи чужой всем и каждому, но я всегда поддерживала их, вставая на их сторону, и потому всегда могла надеяться на поддержку любого из них, кто оказывался поблизости. Кроме того, я могла прийти к ним в катакомбы и взять у них воды или еды, когда становилось совсем уж трудно.
Однажды в самом конце нашего «детского обучения» я пришла к ним и увидела, что они делают татуировки. Райрг подруга Фаины, наносила ей на виски причудливый узор, означающий, что она воин Дракона. Она вырезала изгибы крылатых змей, окрашивая надрезы синей краской. Фаина была счастлива: мы становились взрослыми. Но мне было запрещено наносить татуировки. Впрочем, я и не стремилась, я помнила, чья кровь течёт в моих жилах, и оставалась верна своей крови.
Фаина не дожила до конца обучения несколько дней, погибнув в одной из жестоких уличных драк.
После «Детской» выжившие подростки попадают в казармы. Там заканчивается бесконтрольная поножовщина и беспредел сильнейших, и начинается иерархия. Озлобленные, обнаглевшие от безнаказанности, безразличные к таким вещам, как справедливость и сострадание, но ценящие силу, ловкость, ум, решительность, находчивость, крысята орч попадают во взрослый мир, где игры заканчиваются, и где их встречает настоящее Зло. Зло учит их подчинению, самоотверженности, боевым искусствам и кодексу чести орч.
Но что такое честь меня научила пленная эльфийская женщина. В самом начале, ещё когда я была совсем девчонка, и меня держали в застенках, и я видела многие пытки и издевательства над пленными я увидела как достойно держалась настоящая эльфийская леди. Да, меня научила чести женщина, которую насилуют. На грязном окровавленном каменном полу лежало её тело с перебитыми костями и вывернутыми суставами, её опалённые огнём золотые волосы, несмотря ни на что, всё ещё сияли там, где царила тьма, на залитом кровью каменном полу эту женщину насиловали несколько орч у меня на глазах, но она не кричала, не просила пощады, и хотя губы её конвульсивно тряслись, её отрешённый взгляд был далеко от мучителей, она ушла в себя и они её не взяли, нет, они взяли лишь тело, но не её саму, и это её спокойствие было актом величайшего презрения к происходящему. Когда же наши с ней взгляды скрестились, и она заметила моё участие её взгляд сказал мне: будь спокойна, смотри и запомни, запомни и выживи, выживи и отомсти. И с тех пор я стала спокойна, я не закрывала лицо руками, не плакала и не просила ни помощи ни пощады. Я смотрела и запоминала, и хотя губы мои порой тряслись и душа внутренне содрогалась я выживала и ждала.
2
И вот «утро» Морзагский купол загорается особым инфракрасным светом, который распространяется и заполняет едва уловимой разумной субстанцией всё пространство от высокого купола, до мёртвого, подобного пеплу, песка под ногами. В нашей башне оживление, я слышу на лестнице шум, кто-то поднимается ко мне, и вот уже видна наглая рожа залётного орч ему любопытно.