Я ничего плохого вам не сделала.
- Не надо оправдываться, милая, не надо оправдываться. В таких делах всегда женщина виновата. Парень - что малый телок: его куда потянут, туда он и идет.
- Вы что думаете, - спросила Лена, удивившись, - что я влюблена в Катиного жениха? - Она засмеялась. - Я не влюблена в него!
- Никто, Леночка, вам и не говорит, что вы влюблены, - отвечала Катина мама. - А что он в вас влюбился, так это с вашей стороны - уж вы нас извините - вовсе нехорошо и непорядочно.
Катя упала головой на стол и зарыдала.
- Мне это неизвестно, - сказала Лена зазвеневшим от злости голосом. Ну его к черту, на черта он мне сдался?
- А мы этого не знаем, на черта или нет. Молодой человек, непьющий, интересный, жалованье хорошее...
Лена ушла в комнату, где они спали с Катей, и легла на кровать. Ей захотелось уйти из этого дома.
Вошла Катя, подсела и обняла ее.
- Не сердись на маму, - сказала она. - Я знаю, что ты не виновата. Просто все мужчины - подлецы.
Лене вспомнился подлец с бараниной. Она засмеялась. Катя поцеловала ее, гордясь своим великодушием. Они пошли ужинать. Лена пила парное молоко и думала: "Не хочу. Уйду".
Через несколько дней она получила от Катиного жениха записку с объяснением в любви. Она разорвала записку и возвратилась в общежитие.
Второй случай был за полгода до ее замужества.
В общежитии, в нижнем этаже, жили мужчины. Наверху, у женщин, было чисто. На плите стояли блестящие алюминиевые кастрюльки и небесно-голубые чайники. Мужчины жарили яичницу и грели воду для бритья в эмалированных кружках, закопченных до черноты. Они харкали, плевали и бросали окурки на пол. Лена избегала знакомства с ними.
Однажды, когда она проходила по нижнему коридору, ее остановил какой-то.
- Товарищ, - сказал он глубоким баритоном, - простите, у вас градусника нету?
- Какого градусника? - спросила Лена, остановившись.
- Обыкновенного, измерить температуру, - ответил баритон. - Чувствую, понимаете, что жар, и нечем измерить.
- Сейчас спрошу, - сказала Лена и пошла к себе наверх.
У ее соседки нашелся градусник. Она вернулась вниз.
Баритон доверчиво ждал ее на том же месте. Он поблагодарил и спросил, в какой комнате она живет. Через четверть часа он постучался к ней.
- Тридцать девять и четыре, - сказал он, как будто она его об этом спрашивала. - Вот, будь она проклята, никак с нею не развяжешься.
- А что у вас? - спросила Лена, в жизни не болевшая ничем, кроме аппендицита.
- Малярия.
Он топтался у дверей, ему не хотелось уходить. У него было длинное, худое, горбоносое и вдохновенное лицо.
- И хина кончилась, - сказал он, мученически закинув голову, как Христос, говорящий: "Впрочем, не моя да будет воля, но твоя". - Но я сейчас схожу в аптеку. Я привык выходить с любой температурой, - сказал он и махнул рукой.
Была зима, градусов двадцать мороза. Лена сказала:
- Давайте рецепт, я схожу.
- Ну, что вы! - сказал он. - Зачем это?
- Как хотите, - сказала она.
- Это стоит рубль двадцать копеек, - сказал он и дал ей рецепт и рубль двадцать копеек. Пальцы у него были очень тонкие; доставая деньги из кошелька, он отставил мизинец.
Она принесла ему хину и напоила чаем с лимоном. Ей было жалко его.
Они подружились. Каждый вечер он стучался к ней. Когда он чувствовал себя плохо, она спускалась к нему и ухаживала за ним. Он рассказал ей все о себе. Он был инженер. Она удивилась; она не думала, что инженеры живут в общежитиях вместе с кондукторами.
- У меня была прекрасная квартира, - объяснил он. - Я оставил ее жене.
У него было четыре жены. Все они, по его словам, ушли от него. Уходили они странно: квартира и все имущество оставалось у них, а покинутый баритон налегке переселялся в другое, холостяцкое жилье. От двух жен у него были дети.
- Чудесные девочки, - сказал он, вздохнув.