Но Лариса, как безумная, продолжала толкать плечом и животом тяжеленный неподъемный роскошный поставец, который трещал, скрежетал, грохотал и не поддавался.
- Вот Дарью бог забрал к себе, а меня не забирает. Почему? - задала Мария Григорьевна Костику вопрос, на который трудно было ответить. Но Костик нашелся.
- Не время, - очень веско сказал он.
Старушке ответ понравился.
- Как бы не так, - сказала она, совсем развеселившись.
Лариса оттащила поставец и вернулась с шофером за диваном. Вид у нее был как у человека, которого хватил солнечный удар. Грозная, зловещая краснота заливала кожу, глаза опухли.
Громадину диван они вдвоем с шофером не могли даже сдвинуть с места.
- Костя, помоги! - крикнула Лариса. - Неужели не видишь? Помоги.
Но ей уже никто не мог помочь.
- Давай толканем, - предложила старушонка Мария Григорьевна и поднаперла плечиком и ударила сухими состиранными ладонями, и диван как воздушный мяч мягко отъехал от стены, словно добрый дух приказал ему отъехать.
Костик на призыв не отозвался, не повернул головы, старушка даже ему попеняла:
- Чего ты так, не хошь, чтобы она эту небель ограбала?
- А мне наплевать, - ответил Костик.
- Умно, - подхватила старушка, - чего тебе, чужого доброго жалко? Вот Дарья тоже такая была, вещи любила до страсти. Прямо сдыхала, все ограбала, а бог на это не посмотрел, все осталось.
- Мне наплевать, - зло повторил Костик.
- Мне вот ничего не нужно, а ей нужно, она молодая. Ты ее не суди. Вон как себе кишки надрывает, смотреть плохо.
Старушка опять хотела подключиться к погрузке, но Костик ее удержал.
- Нечего тебе, бабушка, лезть, пусть сама. Сколько она вам хоть денег дала?
- Сколько дала, столько дала, - улыбнулась старушка. - С нас хватит. А тебе не скажу, ты ее ругать будешь. Вон ты какой волнатый.
- Можете не говорить, - согласился Костик, - это неважно. Это совершенно неважно.
Лариса вырывала люстру из потолка, стоя прямо в сапогах на обеденном столе, среди разбросанных на нем бесценных предметов. Несколько хрустальных подвесок в форме слезок, они и называются слезки, упало и разбилось с характерным прозрачным звоном.
Казалось, вещи издают крики и стоны, не хотят, чтобы их рвали с мест и тащили отсюда к новой хозяйке.
Шофер, видимо, понял, что участвует в грабеже, осознал свою роль и свою задачу. Он помогал Ларисе на совесть, как будто рассчитывал получить свою долю, схватить куш.
- Зря, братец мой, стараешься, - сказал Костик шоферу. - А тебе мне оказать нечего, - бросил он Ларисе. - Живи. Пользуйся, - и ушел, чтобы собрать свои трусы и майки, а также свои холсты и картины, готовые и только начатые. Когда Лариса на грузовике с вещами Дарьи Михайловны приедет домой, его уже не будет. Он успеет уйти.
Он попрощался с бабушкой.
А Лариса осталась, и уже никто и ничто не помешало ей довести дело до конца.
Жаба принесла ей счастье, жабье счастье и жабье богатство, теперь ей осталось до скончания века беречь его и стеречь и ждать жабьего принца, потому что принц человеческий, сын человеческий ушел, унес ноги, спасая молодость свою, талант и честь.
Слава богу, Петр Николаевич мог работать. Он писал об оружии и знаменах, об орденах и солдатских песнях, о музыке, театре, живописи, литературе. Об обычаях предков, их вкусах и привычках...
Были годы, когда все это, казалось, забыли, и телефон его молчал. Он тогда работал в Литературном музее научным сотрудником. И писал только для музея. Конечно, всегда существовали люди, которых интересовала отечественная история, но теперь таких стало много, если не все. Он стал модным автором. Давно, в юности, на вечный вопрос, чего бы ты хотел в жизни, отвечал невесте своей Надюше: "Пригодиться". А позднее на вопрос о профессии отвечал: "Продавец воздуха". Так и осталось, ничего другого он для себя не придумал.
...