Я много чего умею, сказал подмастерье нежным девичьим голосом. Защищаться в том числе. Ты сам виноват, что вмешался. Никто тебя не просил.
На переулок опустилась тишина перестал свистеть далёкий жандарм, затих цокот копыт. Пока Вилле, изумлённо раскрыв рот, пытался сообразить, что ответить, подмастерье добавил:
Я бы просто их прирезала.
Зазубрины остро бросались в глаза и выглядели так, будто ножом уже неоднократно пользовались как раз в значении слова «прирезать». Вилле вдруг стало нехорошо. Рука была тонкая, смуглая и красивая, мальчик говорил о себе почему-то совсем не в мужском роде, а потом он снял капюшон, и Вилле увидел, что это не мальчик девочка. С жёлтыми, коротко стрижеными волосами, аккуратным горделивым носом и голубыми глазами, которые были очень ярки на худеньком загорелом лице. В глазах ясно читалось неудовольствие.
Ну, а на меня-то за что беспомощно пробормотал Вилле. Так говорить «виноват». Я же этого, который длинный, по голове а тех прогнал а ты девочка?!
Обладательница ножа насмешливо фыркнула.
У тебя хорошее зрение. Но соображаешь ты туговато Как тебя звать, бутылочный рыцарь?
Вилле.
Надо было ткнуть их розочкой в пузо, Вилле. Сначала одного, потом другого. Из таких, как они, вырастает первосортная дрянь.
Как южные дикари? вежливо спросил Вилле.
Девочка вдруг разъярилась.
Кретин! зашипела она и опасно взмахнула ножом. Вилле попятился. Чистоплюй, мамашин сынок, болван оболваненный Тьфу!
Она развернулась на пятках и стремительно прошествовала прочь только взметнулся плащ. Вилле, чересчур огорошенный, чтобы обидеться, кинулся следом.
Стой! Стой и объясни, пожалуйста, что ты имеешь в виду.
Иди к чёрту.
Я тебе вообще-то помог, что бы ты там ни говорила.
Спасибо, иронично бросила девочка через плечо. А теперь гуляй.
Я и так гуляю, в тон ей ответил тот. И как раз направлялся на праздник, когда увидел, как ты и эта троица мирно беседуете. Знаешь, мне кажется, что гулять лучше вдвоём. А то выползет из-за угла такое же, в красных шнурках И ты что же правда бы это ну, ножом
Девочка резко остановилась, и Вилле чуть не врезался ей в спину.
Своего первого жандарма я убила, когда мне было восемь, серьёзно и строго сказала она, не оборачиваясь.
Вилле улыбнулся да она шутит! Он добродушно дёрнул девочку за сброшенный капюшон.
А у тебя хорошее чувство юмо начал было он, но не договорил: взметнулся ураган, который был на самом деле плащом, тонкая красивая рука не та, что с ножом, свободная больно впилась ему в горло, стихийная, как тот же сильный ветер, сила вдавила его спиной в стену, а кончик зазубренного лезвия замер, не доставая до его левого глаза ровно на длину ресницы. Глаз, Вилле знал по урокам биологии, не ощущает температуры, но сейчас ему показалось, что кончик ножа ледяной. Глаз словно от этого остекленел и сам стал, как недвижимая ледышка.
Что только и смог прохрипеть он.
Я не люблю, когда до меня дотрагиваются, спокойно объяснила девочка. До моей одежды в том числе.
И-извини
Она немного выждала, пристально глядя во второй, не скрытый нацеленным оружием глаз, словно решая, принимать ли извинения, потом убрала нож и руку с горла. Она была ниже его ростом и была девочкой просто девчонкой, но своим поведением вызвала страх, и Вилле мог найти этому страху только одно объяснение: девочка не шутила.
Извини, глупо повторил он и сглотнул.
Нам не по пути, Вилле, только и сказала она. Поэтому я сейчас уйду, а ты останешься.
Но я шёл на карнавал, несчастно произнёс он.
Тогда выбери себе другой переулок. Пока.
Он смотрел, как она уходила, и не испытывал теперь никакого желания догонять. Какая странная злая пугающая, да разве такими должны быть девчонки? Вилле тряхнул головой. Невысокая фигура в голубовато-пепельном плаще исчезла за поворотом. Она снова накинула капюшон. Прячет лицо? Почему? И зачем тогда ему показала А глаза-то у нее чудесные как безоблачное летнее небо. Но слишком хищный страшный нож и жутковатые повадки. Нет, пусть идёт своей дорогой, ремесленница
Девочек в подмастерья не брали. Вилле вспомнил это, когда уже торопливо шагал по соседней улочке.
Часть пути до первого моста через канал Вилле проехал, догнав отошедший от остановки фабричный трамвай и запрыгнув на ступеньку позади площадки. Там уже висела гроздь мальчишек, которые, впрочем, привычно потеснились. Один, конопатый и без двух передних зубов, поинтересовался у Вилле, не с жандармом ли он сцепился вон, какое красное ухо. Вилле с ходу придумал историю о том, как случайно влепил мячом в жандармово седалище. Конопатый восторженно хлопнул его по спине и угостил ириской. Вилле повеселел. Образ неприятной встречи побледнел, полустёрся ну, девочка в ремесленном плаще, ну, с ножом и странная, так мало ли в городе странных людей Правда, что-то такое она сказала про дикарей, вернее, возмутилась, когда Вилле сказал. Может, её родители из того сумасшедшего комитета, который ратует в Совете земель о предоставлении дикарям автономии? Чокнутые. Каждому школяру ясно, что южные дикари не способны к созданию государства. Всё, что они умеют это грабить, жечь и пакостить. К тому же, Юг это исконные земли королевства. С чего их отдавать, даже под частичное управление, каким-то неотёсанным тупицам? Трамвай прозвенел, отгоняя с рельсов замешкавшегося возчика телеги, гружёной досками. Солнце косо лилось через островерхие крыши. Конопатый парнишка рядом принялся насвистывать песенку. Жаль, что скоро пришлось спрыгивать, потому что трамвай шёл на западную окраину вез усталых рабочих домой с ночной смены. Конопатый помахал Вилле рукой, и тот подумал, что трамвай сейчас, возможно, увозит его неслучившегося друга. Хотя судьба хитрая штука, может, ещё и столкнет. Как и с той девочкой. Только пусть у неё в следующий раз не будет ножа, а лучше будет другое настроение подружелюбней