Лес оканчивался на холме, под которым лежали городские предместья. С вершины, где деревья редели, Вилле видел, как белая дорожная ленточка спускается к каменным домам. Они, квадраты с красными черепичными крышами, острыми, как крыша родного особняка, длились квартал за кварталом, плотнели, сливаясь в неразличимую массу, и уходили к тёмным закруглениям каналов. Каналы были подернуты знойной дымкой, окутывающей и центр города, где, еле-еле угадываясь в тёплом желтоватом мареве, торчали ратушная башня, шпили собора, белый палец обсерватории и самые высокие из богатых дворцов, среди которых и дворец бургомистра. В менее жаркий день город был виден лучше будто на ладони. Даже удавалось рассмотреть блестящие букашки автомобилей. Над городом неподвижно, как нарисованные, висели дежурные дирижабли. Громадные винты не вращались иначе и отсюда был бы слышен их гул. Три, пять восемь двенадцать. Озаботилась жандармерия. Оставалось только надеяться, что такой демонстрации хватит, чтобы даже самый злобный южный дикарь поджал сегодня хвост и не высовывался из-за Стены. Дирижабли вооружены турелями.
Вилле стал спускаться к предместьям. Он миновал старую полуразрушенную водокачку, отмечавшую с этой стороны города его северо-восточную границу, и склонившееся над ней высохшее, без листвы, дерево. В маленьком пыльном дворе первого дома возились тощие курицы, потом дома пошли без дворов, хаотично прирастая этажами. Под ногами начался булыжник. Загрохотали колёса телег и подкованные копыта. В воздухе запахло душно-кислым в двух кварталах отсюда располагались фабрики. Дорога, ставшая улицей, распалась на множество ответвлений, каждое из которых узко и затейливо запетляло под угрожающе нависшими пристройками. На некоторых окнах стояли горшки с цветами, другие были грязно-мутными из-за того, что их давно не мыли, третьи вообще заменялись картоном. Из распахнутых дверей трактиров доносился звон посуды и выплывал вместе с разговорами разгоняемый вентиляторными лопастями сизый табачный дым. На заплёванных тротуарах не хватало выковырянных камней, где-то свистел на кого-то невидимый отсюда жандарм, а некоторые фонари были разбиты не самое благополучное место в общем-то небедного города. Вилле снова убедился в этом, завернув за угол.
Трое мальчишек примерно одного с ним возраста, одетые в широкие, явно ушитые из отцовских заплатанные штаны с подтяжками и тёмно-серые рубахи типичный фабричный люд прижимали к закопчённому камню четвёртого, несмотря на жаркую погоду облачённого в голубовато-пепельный плащ подмастерья стеклодува. Вилле они не заметили, потому что стояли спиной. Четвёртый мальчик был ниже ростом, тоньше ну сущая тростинка и прятал лицо под низко надвинутым капюшоном. Вилле увидел, что вместо пряжки с цеховым знаком, у всех ремесленников и их учеников скрепляющей плащ под горлом, у этого были просто верёвочные завязочки. Мальчик-подмастерье стоял тихо, строго и молчаливо, тогда как фабричные подростки наступали на него, щерясь и глумясь.
На праздник собрался? На карнавал? Богач ты, видимо, цаца-стекольщик Папа платит? гнусаво завел самый длинный, видимо, главарь это маленькой банды. Платит за учебу и конфеты. Платит и не порет. Любит. Я вот ничем из этого не могу похвастаться. Понимаешь?
Тон его голоса к концу речи стал почти плаксивым, но дружки заржали, показывая, что им знакомы эта комедийная трагедия и всё, что бывает потом. Они окружили ученика стеклодува не оставляющим сомнения в дальнейших действиях полукольцом, а с другой стороны от подмастерья высилась стена, и бежать ему было некуда. Вилле тоже понял: побьют и ограбят. Отберут те несколько монет, которые дали ему родители, чтобы мальчик порадовал себя сладостями или каким-нибудь аттракционом в один из таких редких для ремесленных учеников выходных, потому что подмастерья не прекращали учиться и летом. Через несколько лет этот мальчик сам станет мастером и сможет открыть своё дело, начальный капитал на которое дается указом короля каждому закончившему обучение подмастерью. А сейчас же он наверняка просто единственная надежда живущих в бедности родителей, и корпит над книгами по стеклодувному ремеслу, и терпит от своего наставника подзатыльники и оплеухи, и не высыпается, и обжигает пальцы горячим стеклом, и режется осколками А эти грабить. Чем они лучше дикарей с Юга?