Зря язвишь, ухмыльнулся в ответ Баилин, драку-то ты затеял. Я видел, и свидетели подтвердят, но могут подтвердить и твою интерпретацию, если я их об этом попрошу. Вот нож это серьёзная улика и большое преступление, поэтому их пахан уже наверняка здесь и ждет встречи со мной. Тебе очень нужно таскаться по следствиям и судам, да девчонку свою таскать? А он с ними сам по-свойски разберётся, и снова вся его контора будет вести себя тихо и мирно, уважать православный народ. Понятно?
Понятно, я подумаю, уже без усмешки сказал Кошкин и встал, встала и Люба. Семён взял её под руку.
Подожди, я вас выпущу через чёрный ход, встал из-за стола Баилин.
Они вышли прямо на улицу и не спеша пошли к порту.
Я не знал, что ты по ихнему понимаешь, прервал молчание Семён.
У меня мать азербайджанка, я родилась в Баку и в школе начинала учить их язык.
Вот как, а фамилия вроде армянская.
И армянский знаю.
Кошкин с восхищение посмотрел на неё. Он сам учил в школе немецкий и так его толком и не знал. Поэтому всякий человек, знающий больше одного не русского языка, был для него академиком.
А может, и ещё какие знаешь?
Английский, я же готовилась в университет, да понимаешь, нас четверо детей, я старшая, родителям очень трудно, поэтому я повар.
Семён нежно обнял её за плечи, ему вдруг захотелось разбиться, но чем-то помочь ей. Люба не отстранилась. Она только подняла на него свои чёрные насмешливые глаза и спросила:
А где ты научился так здорово драться?
А, до армии два года боксом занимался, а потом во флоте нас учили боевому самбо, с деланной скромностью ответил Семен.
Когда через три часа они подходили к барже, в левой руке у сияющей Любы был букетик астр, купленный Кошкиным, а правой, прижимаясь к нему, девушка держала Семена под руку. Он, ощущая своим предплечьем девичью грудь, был на седьмом небе. Они молчали, думая каждый о своём, но уже представляли себя только вместе друг с другом.
Когда до баржи оставалось метров 300, их догнала невесть откуда вынырнувшая черная БМВ и, поравнявшись с ними с левой стороны, сбавила ход. В передней дверце опустилось стекло и, выглянувшая бритая голова спросила Любу:
Айгыз, сан азербайджансан (девушка, ты азербайджанка)?
Ёх, бакыям (нет, бакинка), ответила Люба.
Бу саним киши (это твой муж)?
Хари, мян ону арвад (да, я его жена).
О азербайджан дили билир (он понимает по-азербайджански)?
Ёх (нет).
Деян буюрун (подожди, пожалуйста), и водителю БМВ, Сахла (стой).
Они просят нас остановиться, сказала Люба Семёну, останавливаясь.
Семён, напрягшийся с самого начала разговора и готовый к немедленному отпору, не прерывал непонятного ему диалога, который пока вёлся вроде бы спокойно. Остановившись, он взял Любу за руку и прикрыл её левым плечом.
Из машины вышли четверо. Трое, как и этот бритый, здоровенный под два метра детина, были в черных футболках и серых пиджаках. Четвертый, в джинсовой куртке и с красной ссадиной под глазом, только-только начавшей синеть, был тот самый наглый юнец, презрительно ухмылявшийся сейчас, глядя на Кошкина и Любу. Его взяли, чтобы опознать их, и наглец думал, что сейчас им кранты.
Это твоя жена? спросил бритый Кошкина, кивнув на Любу, которая сжала ладонь своего матроса.
Да, уверенно соврал Семён и пожал в ответ ладонь подруги.
Что там, на базаре случилось?
Он оскорблял её, ответил Кошкин, кивнув на наглого юнца.
В следующую секунду мощный удар пудового кулачища смел с лица юнца ухмылку, он упал, а молодой кучерявый парень молча поднял его, приложил к разбитому, кровоточащему носу под сразу ставшими удивленно-виноватыми глазами, платок и запихнул его на заднее сиденье машины.
Больше он никого оскорблять не будет, а твою жену будет обходить за километр, продолжил бритый, и, вытирая платком кулак, добавил, что же касается того, который кинулся на тебя с ножом, то его больше в Астрахани не будет никогда, клянусь чем хочешь, только забери заявление из милиции, потом повернулся к водителю, пичаг вер бура (дай сюда нож).
Водитель достал из машины тот самый нож с наборной ручкой.
Отойдём в сторонку, бритый взял Кошкина под руку и отвел его к бамперу машины, возьми нож на память, это твой трофей. Забери заявление, и, когда что будет нужно, только спроси на базаре Газала, это я. Договорились? Сейчас, если хочешь, заплачу тысячу за обиду и отвезу туда, к Баилину, и обратно. Кошкин улыбнулся, вспомнив наставления старшего сержанта, и сказал: