Мы достали вещи из машины и перенесли их в указанную мальчишкой комнату. Кроме порядкового номера на двери, оказалось у неё ещё и собственное имя, и тоже с претензией: «Черничный лофт». Просторный уютный номер, оформленный в сиреневых тонах отсюда должно быть и «черничное» название с душем, туалетом и маленьким холодильником, находился под самой крышей амбара. Огромная, высокая американская кровать с изголовьем, сделанным из каминной рамы. На одной стене декоративная полочка с какими-то фаянсовыми банками на другой расписная крышка от супницы, закреплённая в проволочных зажимах.
Провааанс, то ли иронически, то ли одобрительно протянула моя спутница.
Я не стал уточнять тональность, быстро залез под душ и после, вполне довольный всем, спустился покурить вниз на открытую веранду с колонами, уставленную горшками с цветами и находящуюся в это время дня на теневой стороне дома. Кантри с колониальным стилем были старательно замешаны в один коктейль и тут: стол со столешницей, выложенной керамической плиткой, чиппендейловские стулья, несколько разномастных, рассохшихся и скрипучих кресел-качалок. Солнце палило нещадно, но в тени было комфортно, да и ветерок, иногда пробегавший по лощине, делал день вполне терпимым даже для меня, напрочь не переносящего жару. С шоссе, идущего по верхнему краю долины, съехала машина и направилась к гостинице. Солидный серый Форд Эксплорер не торопясь проехал по дороге между коттеджами и, похрустывая гравием, остановился перед крыльцом рядом с моей машиной. На нем были канадские номера, часто здесь встречающиеся благо до границы недалеко, да и сама граница для местных жителей достаточно условна. Из машины не торопясь вышел мужчина в синем джинсовом полукомбинезоне, каких я давно уже не видел. Почему-то я считал, что эти штаны на лямках остались в прошлом, в моем далёком детстве, но впоследствии убедился, что ошибался, и что на самом деле они здесь крайне популярны, особенно у тех, кому приходится работать руками.
Чуть выше среднего роста, подтянутый, широкоплечий. Закатанные до локтя рукава клетчатой рубашки открывали сильные, волосатые руки. Ему было под пятьдесят. Жёсткие, чёрные, пересыпанные сединой волосы то, что называют «соль и перец» аккуратно и коротко пострижены. Многодневная щетина того же цвета ухожена и подровнена машинкой. Единственной деталью, снижавшей картинную мужественность этого, явно продуманного облика, были круглые очки в проволочной оправе. Именно они в сочетании с суровым, неулыбчивым лицом и придавали мужчине какой-то пасторский вид, хотя всё остальное определённо указывало на немолодого провинциального мачо.
Мужчина повторил почти всю ту же процедуру, через которую прошли и мы. Потоптался на крыльце и зашёл в гостиную, не дождавшись ответа на свои звонки в дверь. Затем сердитый Сэмми провёл его по внешней галерее к бабушке и вскоре обратно в дом. Всё это время спутник мужчины сидел в машине, не делая попыток из неё выйти и даже не открывая окно. Яркое солнце разбрасывало блики по лобовому стеклу форда, так что разглядеть сидящего внутри я не мог. Мне только показалось, что это крупный, круглолицый парень. А когда одинокое облачко ненадолго прикрыло солнце, я всмотрелся снова в кабине была тень, разглядеть ничего толком я всё равно не смог, но на этот раз мне показалось, что у сидящего лицо дауна. Вскоре мужчина вышел из дома, сел в машину, развернулся и подъехал к одному из коттеджей, стоявшему неподалёку у самого склона, и стал выгружать вещи. Пассажир по-прежнему оставался в машине.
В этот момент сверху, из нашего номера, спустилась моя спутница: в белой прозрачной накидке, в белой же шляпе, тёмных очках и с книгой в руках. На фоне этой полуколониальной эклектичной архитектуры в знойный, томно-ленивый день она бы отлично сошла за дачницу конца девятнадцатого века, если бы не короткие белые шорты и длинные загорелые ноги, явно не гармонирующие с атмосферой скромного, патриархального времени, в которое я собрался её поместить. Она надумала загорать и уже прихватила с собой подстилку и крем. Немного поспорив, так как загорать я не хотел, мы сошлись на том, что расстелем одеяло так, чтобы половина его была в тени для меня, а вторая на солнце для загорающих. Мы побродили по склону, выбирая тень погуще, и остановились под старым, высоким мелколиственным клёном, с корявым, витым, будто скрученным из нескольких стволом, и с такой густой кроной, что ни один луч солнца через неё не пробивался. Случайно ли так получилось, или моё подсознание привело меня туда, но выбрал я для отдыха дерево, которое росло буквально в метрах пятидесяти вверх по склону прямо над коттеджем, в котором остановилась эта странная канадская пара. Между коттеджем и нами больше ничего не было, и я мог спокойно наблюдать за происходящим, впрочем, как и они за нами. Спутница моя быстро разоблачилась и, оставшись в одном купальнике, улеглась с книжкой на своей половине одеяла, подставив солнцу коричневую спину с чёткими белыми следами от другого купальника, от которых она сегодня и мечтала избавиться. Времени у нас было достаточно. Ехать в парк мы собирались только ближе к закату, есть ещё не хотелось, так что можно было на пару часов расслабиться. Пока мы искали, где бы пристроится и раскладывались на подстилке, мужчина успел выгрузить багаж из машины, и на правом сидении уже никого не было видимо я пропустил момент, когда его спутник перешёл из машины в дом. Показалось мне или нет, но, когда мы разлеглись на одеяле и каждый занялся своим делом, угол занавески на окне коттеджа, выходящем на склон, колыхнулся, сдвинулся и так и остался в этом положении.