Больше всего на свете молодая мать в тот момент желала, чтобы эти два маленьких чудовища, лишившие ее своим появлением на свет надежды на уже налаженную семейную жизнь и обрекающие на изгнание и позор, оказались мертвыми. Тогда еще как-то можно было договориться с Марией, посулить ей денег и вечером объяснить Глебу, что у нее случился выкидыш. Но завернутые в перерезанную пополам простыню два крошечных синюшных создания не желали представляться неживыми. Они слабо, но навязчиво пищали, а обессиленная родами Алиса была не в состоянии придавить их обоих разом одной подушкой и заставить навсегда замолчать.
Мария, снеси их куда-нибудь, тихо попросила она.
Куда снести? не поняла просьбы домработница.
Выброси Утопи в море.
Да что ж вы такое говорите, перекрестилась Мария, посчитавшая, что барыня тронулась умом от пережитого напряжения физических и духовных сил. Кто же живых-то детей топит? Чай, не котята.
Они не могут быть живыми, не могут, причитала Алиса.
И Мария принялась ее успокаивать:
Живые, здоровые, махонькие только. Но, Бог даст, наберут свое.
А потом тяжко вздохнула (ей довелось похоронить всех троих своих детей, умерших один за другим еще в младенчестве) и унесла спеленатых малышей от греха подальше в другую комнату. А роженица, погрузившаяся в долгожданную тишину, мгновенно провалилась в сон и проснулась оттого, что кто-то коснулся ее руки. У кровати сидел Глеб и молча смотрел на нее, и такой от него веяло ласковой заботой, что в первую секунду Алиса вообще не вспомнила, что произошло сегодня днем, а осознав, отвела в сторону взгляд, замутившийся слезами отчаяния. Она была подавлена, уничтожена, и ей было совершенно нечего сказать мужу, который вправе немедленно прогнать ее из своего дома вместе с так не вовремя родившими детьми.
Не надо так расстраиваться, милая, произнес Глеб. О твоей беременности я узнал раньше, чем увидел тебя. Друг Алексей на следующий же день сообщил мне, что к жене приехала сестра, которая не замужем, но ждет ребенка.
Но почему же тогда
Я мог бы сказать, что сразу же влюбился, что было бы правдой. Но решающую роль сыграло еще одно обстоятельство. Дело в том, что я не могу иметь детей. Так что жениться на беременной женщине для меня был единственный способ не лишать будущую жену радости материнства Конечно, лучше бы тебе с самого начала сказать мне правду. Ошибки простительны ложь непереносима.
Прости. Я просто
Не надо оправдываться. Я рад, что роды прошли успешно, и детей оказалось двое. Тем более удачно, что сразу и мальчик, и девочка. Я думаю, тебе хватит с ними хлопот, и постараюсь стать хорошим отцом. Но если ты мне когда-нибудь снова объявишь, что ждешь ребенка я этого не пойму.
Я больше никогда не буду лгать, горячо пообещала Алиса.
Вот и славно. Поправляйся.
И в течение двадцати лет Глеб был ей прекрасным мужем, хотя по-прежнему проводил дома слишком мало времени и почти не занимался детьми. Она часто задумывалась: потому ли это, что они были неродными? И успокаивала себя тем, что их с Александрой отец тоже почти не играл с дочерьми, пока они были маленькими, да и когда подросли, не часто уделял им внимание.
Тайну происхождения своих детей мадам Прошина хранила свято. Даже своей родной сестре она не назвала имени их настоящего отца. А потом Александра с мужем и сыном уехали в Москву, все соседи по дому сменились, а Мария от них ушла. (Последнее обстоятельство пришлось очень кстати, Алиса тяготилась присутствием домработницы, которой в минуту отчаяния велела утопить детей.) Таким образом, никто бы не смог намекнуть Петру и Софье, что Глеб Степанович на самом деле не приходится им родным отцом.
Прошина сама рассказала об этом сыну и дочери в первые дни войны. Испугалась, что погибнет, а дети никогда не узнают, что в их жилах течет княжеская кровь. Кажется, они так до конца и не поверили в эту историю. Даже когда она показала заветный перстень и потрет княгини Гагариной, на коленях у которой сидит их маленький отец.
Долгие годы Алиса прятала от мужа свои сокровища за кучей старья в кладовой, которую запирала на ключ. Картины она распрямила, кое-как укрепила уголками на листах плотного картона и накрыла ветошью. И лишь в годы хрущевской оттепели решилась наконец извлечь их на свет божий и, заказав рамы, развесить по стенам.