Всё должно быть идеально.
Фарфоровые статуэтки были хуже всего. Я часами вычищала пыль из складок юбок и лент, промывала тряпки, меняла щётки, чистила снова, пока они не сияли белым. Звериные мордочки, миниатюрные сервизы, маленькие фарфоровые ладошки.
А мои руки, мои руки всегда были грязнее.
Отец говорил, что мои волосы цветом как благородное красное дерево. Мебель из такого была в магазине, её приходилось регулярно полировать, запах лака по всему магазину, липкие капли на полу, которые приходилось выискивать и счищать часами.
Моя кожа, говорил он, бледная, как фарфор. Только один внешний дефект слишком красные ладони. Подушечки пальцев разъедены, костяшки стёрты, а ногти обломаны. Они слишком легко ломаются из-за химии, в которую я погружала свои пальцы каждый день, много лет подряд.
За такой дефект цену можно было понизить процентов на 10. Может, на все 15.
Я не жалуюсь. Жалуются только слабые. Да, это тоже говорил отец. Я любила его всё ещё люблю. Я же старалась для него. Помогала в магазине каждый день. Вымывала все полки, раскладывала ценники, училась вести бухгалтерию. Я хотела стать ценной, как самый лучший его антиквариат, хотела, чтобы он любил меня так же. Я послушно делала всё, что он мне говорил.
Поэтому когда он сказал, что мне нужно лечиться, я собралась, села в машину и приехала сюда.
Я не уверена, что больна. Эда спрашивала, умею ли я улыбаться. Ник постоянно называет меня ненормальной, хотя ненормальный тут он. Но раз отец и Хриза, считают, что мне нужно лечение, значит, так оно и есть.
3
Мы утыкаемся в кроссворд я в кресле, Ник на соседнем, Эда, развалившись на диванчике и подмяв под себя сразу четыре подушки.
И такое бывает. Никто не психует, Эда не путает реальность и галлюцинации, меня не трогает сестра. Мы даже могли бы сойти за нормальных. Три человека в окружении книг, старых газет и принадлежностей для рисования Эда и Кит очень любят рисовать. Мы вспоминаем слова, смеёмся, и я встаю, чтобы найти толковый словарь на стеллаже мы как раз пытаемся угадать самую низкую тональность женского голоса, когда дверь открывается.
Я думаю, что это Ольга всё-таки прибралась и решила присоединиться к нам. Но на пороге стоит Птичник. А за его спиной моя сестра. Мрачно глядит на меня, поднявшись на цыпочки, но всё равно едва достаёт ему даже до плеча.
На Птичнике, как всегда, его старый в следах пятен халат. По нему можно историю отделения писать. Вот пара дыр, проделанных Ником и аккуратно зашитых Ольгой. Вот следы крови Эды. Потом моей. Из кармана торчит пакет для капельницы Принца, пустой уже, кажется.
Он носит очки в тонкой металлической оправе. За стёклами серо-синие глаза. Нос у него с горбинкой и большой, как клюв, отчасти поэтому мы называем его Птичником. Ещё из-за татуировки. Но особенно из-за того, что он любит запирать нас всех в Клетки.
В руке у него кружка. И я, глядя на сестру, вежливо желаю:
Приятного чаепития.
Это тебе, отвечает он.
Я сомневаюсь, что Ян внезапно воспылал ко мне тёплыми чувствами и решил угостить чаем. Конечно, не он это придумал. Это всё
Хриза сказала, через час после еды выпить, и он достаёт из кармана пузырёк с таблетками. Пластиковая крышка неровно отрезана, на этикетке подписано моё имя.
Ну конечно.
Сестра корчит мне рожи, пока я забираю у Птичника две таблетки и чай. Эда, как и всегда, не выдерживает молчания.
Мы тоже хотим чаю! Можно и нам? Только без таблеток, мне своих уже хватило, и носком ноги она пинает Ника. Рискованно, но тот просто кивает.
Птичник долго смотрит на них и наконец говорит:
Чайник на посту горячий. Вперёд, но когда Эда вскакивает, мотает головой. Не ты. И не ты тоже, это уже мне.
Ник со вздохом встаёт и уже на пороге подмигивает сначала Птичнику, потом мне. И улыбается он подозрительно переполнен энергией. Ян тоже это замечает. И хмурится, сразу напоминая мне Ольгу.
Может, не очень хорошо эксплуатировать его начинает Эда, снова устроившись на подушках, но Птичник обрывает её.
Я не доверю вам целый чайник кипятка. Где Кит?
Пожимаю плечами.
Был у себя.
На лице Птичника написано «пойду проверю, есть ли повод его запереть». С этим выражением он покидает сцену. Эда потягивается, подставляя лицо свету из окна, как кошка.