Всё началось, на мой взгляд, с приезда в Москву американского баптиста Билли Грэма с его религиозными проповедями, которые выглядели как шоу какой-нибудь знаменитой рок-группы, с прожекторами и декорациями. Я помню, проходил мимо Олимпийского дворца спорта, где тот выступал, и даже «разоружил» парочку особо ретивых и не совсем трезвых «христиан». После того, наш город заполонили многочисленные религиозные секты с послами разнообразных богов во главе. Все они твердили о скором конце света и провозглашали своих лидеров, как наместников очередного мессии.
Пробегая мимо той афиши, мне захотелось её как-то дополнить. Казалось, чего-то не хватает этому тоскливо-призывному слогану. Ну, придёт Христос, и что? Что он увидит?
Мои родители, в сферу их научной деятельности, были атеистами, поэтому и я вырос без должного почтения ко всему «потустороннему». С собой у меня были ГДР-овские фломастеры, которые кто-то привёз отцу из заграничной командировки, они были гораздо ярче отечественных, правда, очень быстро заканчивались. Поэтому несколько фломастеров я уже «дозаправил» спиртом, чтобы те продолжали писать.
Я подошёл и, не скрываясь, написал на вывеске под словами «Христос придёт!» «Заплачет и уйдёт!». Буквы получились кривыми, но я несколько раз их обвёл с нажимом, поэтому они вышли не менее яркими, чем те, что были изначально написаны краской. Вряд ли, моя выходка разозлила бы Иисуса, если бы тот всё же решил прогуляться возле здания бывшего кинотеатра. Не думаю, что боги будут обижаться на человеческую глупость. В конце концов, если нас создали боги, то значит и все глупости в нас, создали тоже они. Впрочем, меня тогда это совершенно не волновало.
За этим занятием меня и застали две, проходившие мимо, женщины. Одна, увидев мои проделки, успела покачать головой, вторая открыла было рот, чтобы наверняка выкрикнуть какое-нибудь замечание, тут же, потеряла ко мне интерес. Обе направились в другую сторону, забыв обо мне и о несчастном плачущем Иисусе. Я понял, что мой «дар» никуда не делся. Или, по крайней мере, в таких ситуациях, действовал как прежде. «Да, нужно будет проверить» подумал я и с нетерпением начал ждать выходных.
На улице было уже достаточно тепло, снег в нашем районе почти растаял, обнажая коричневые участки земли с разбросанным за зиму мусором. Почерневшие остатки снега смешивались с грязью и подгнившей листвой. В отличие от грязи, которой становилось всё больше, словно она сама разрасталась вместо травы. Дворники исчезли. Наш дворник Михаил Наумович, тоже куда-то пропал и больше не появлялся. Позже я узнал, что он уволился и уехал обратно на родину, в Кировскую область.
Дворы никто не мёл. Похоже, люди и мусор с того года были предоставлены сами себе. Это бросалось в глаза. Ещё пару лет назад на улицах было гораздо чище.
Я шёл мимо домов, которые стали похожи на огромных серо-коричневых нахохлившихся городских воробьёв. Чёрные ветви деревьев придавали улицам, особенно в пасмурные дни, тленность и заброшенность. Фонари по вечерам горели не везде. Часть не работала, часть попросту была разбита. Но, создавалось ощущение, что люди не замечают этого или делали вид, что их это не волнует. Разумеется, тогда появились новые проблемы, чтобы ещё обращать внимание на отсутствие лампочек или на то, как выглядят дома.
В то воскресенье я добрался до Митьки безо всяких приключений. И даже возле рынка не заметил ничего необычного. Помню, он встретил меня возле подъезда, сунув мне в ладонь домашний жареный пирожок и болоньевую продуктовую сумку.
Давай, ешь! Бабушка вчера напекла. Я уже их объелся, не могу больше. Я тебе там ещё положил. С мясом и рисом. И с картошкой с грибами. Пошли, Сел, нас ждут великие дела!
Он повёл меня за высотные дома, мимо железной дороги, к какому-то пустырю, где, судя по старому котловану, когда-то намечалось строительство, но было уже заброшено. Мы завернули за пустырь, и снова вышли к жилым домам, за которыми находились старые гаражи с номерами на проржавевших дверях. Подведя меня к одному из них, Митька сбегал за него и вернулся со старой длинной деревянной лестницей в руках.
Не спрашивай меня, откуда я знаю, про это место. Он хмыкнул. Однажды, отец мне всыпал «по первое число» за то, что я ползал сюда в младших классах. С этими словами он поставил лестницу к коричневым воротам.
Давай, лезь наверх.