Лерметту было совестно перед эльфом за недавнее шевеление холодной расчетливости, пусть даже и мимолетное, пусть даже эльф ведать не ведает об этом позоре, пусть даже Лерметт никогда, никогда себе ничего подобного впредь не позволит - и ведь не позволит: подобные уроки на всю жизнь запоминаются. Все равно стыдно. Настолько стыдно, что на эльфа взгляд поднять, и то невмочь. Но Лерметт все равно заставил себя это сделать.
Эльф сидел, обхватив иззябшими пальцами опустевшую чашу. Лерметт, все еще чувствуя себя виноватым, встал, снял с огня котелок, долил в чашу горячего вина и поддернул сползающее с плеча эльфа одеяло.
Горячее темное вино оставляло на губах вкус полыни и меда - вкус августовского солнца. Эннеари прихлебывал питье очень медленно, вбирая в себя солнце каплю за каплей. Солнечное тепло пряталось в темноте вина, и Эннеари, обхватив иззябшими пальцами маленькую смешную полукруглую чашу, с наслаждением впитывал это неторопливое тепло. Оно просачивалось в его тело постепенно, как звезды сквозь покрывало ночи: вот одна сверкающая росинка просочилась через ее темное полотно... а вот и другая... и еще одна!.. нет, ну вот только на мгновение, только на этот единый миг глаза отвел - а уже все небо звездами осыпало! И в чаше с вином тоже звезды колышутся - золотые и алые... колышутся и тонут в темной глубине... а те, что над костром, не тонут... они пляшут, и каждая так и норовит подскочить выше своих подруг.
Костер, хотя и небольшой, горел ровно и жарко. Дым, прошитый золотом искр, утягивался не к выходу из пещеры, а куда-то вверх. Он был невыразимо чудесным, этот дым над костром. Чудесным был и сам костер - а пещера и вовсе была средоточием чудес. Назывались они на удивление просто: "огонь", "плащ", "вино"... наверное, чудеса и должны называться просто. Иначе за сложным вычурным названием их можно и не приметить - а как жить, если ты не видел чуда?
Внезапно восхищенный взгляд Эннеари натолкнулся даже не на чудо, а на самое настоящее волшебство. Возле кучи мерзлых окровавленных лохмотьев, вне всякого сомнения, еще недавно бывших его одеждой, лежал знакомый чехол... значит, его лук уцелел! Не потерялся и не сломался - иначе навряд ли незнакомый спаситель стал бы заботливо пристраивать чехол подальше от огня. И колчан со стрелами тоже цел... безумное, неправдоподобное, поистине волшебное везение! Один только нож и снесло прочь, остальное уцелело в сумасшедшей круговерти. Угодить в лавину - и все же... лук, колчан, узкий пояс с тиснением в виде сплетающихся трав, дорожная фляга - и зеркало!
Так не бывает!
Забыв о боли в ребрах, Эннеари привстал невольно, потянулся - и, едва удержав рвущийся сквозь стиснутые зубы стон, рухнул обратно.
- Цел твой лук. - Незнакомец обернулся к Эннеари. - Я уже проверил. Прости, что посамовольничал малость. - Его рука дотронулась до чехла. Хочешь сам поглядеть?
- Не лук, - Эннеари помотал головой. - Зеркало.
- Держи, - усмехнулся человек. - Мне бы тоже на твоем месте убедиться захотелось. Сам в первый раз такое вижу - тебя лавиной в кровь ободрало, а зеркало целехонько.
Если лавина и нанесла Эннеари кровавые раны, то не все - однако рассказывать об этом он не собирался.
Едва заполучив зеркальце в руки, Эннеари откинул волосы с лица и очень тщательно вгляделся в свое отражение. Стекло и впрямь уцелело - чего нельзя было сказать о нем самом. Рассеченная стрелой щека выглядела скверно.
- Ты прав, это надо промыть. - Слова у незнакомца, похоже, не расходились с делом: он еще фразу не успел докончить, а рука его уже тянулась за флягой.
- Не надо, - произнес Эннеари. - Лучше всего оставить это, как есть.
- Шрам будет здоровенный, это точно, - сочувственно произнес человек.
- Не будет шрама, - рассеянно возразил Эннеари, тщательно осматривая широкий развал раны.
Человек пожал плечами, явно собираясь что-то сказать, но передумал.
- Не будет шрама, - повторил Эннеари, откладывая зеркало и вновь берясь за чашу с остатками вина.