Мы подписали трехкопеечные тетради «Словарь немецкого языка» и, ловя на слух незнакомые слова, стали выводить их родной кириллицей. А рядом той же кириллицей помечали перевод.
Перевод слов, скорее толкование их было у Нины Александровны весьма примечательным.
Die Mutter, медленно произносила Нина, ждала, пока мы выведем это слово, а потом, не задумываясь, поясняла: Это по-нашему «мамка». Дальше Der Sсhtul. По-русски будет «стулка» или «табуретка».
Большинство её переводов звучало потрясающе «по-нашему»: на деревенском диалекте, с крестьянскими, устоявшимися за века «неправильностями», но зато с такой родной живостью, в такой тёплой узнаваемости.
Das Feld, звучал каждую неделю в нашем классе голос ненастоящей учительницы. Как это поточней? Выгон, вот!
И записывая «дасфэльд» в словарик, мы представляли клочок непаханой земли, зернисто-белый от цвета кашек.
In Ordnung bringen, диктовала Нина Александровна. Наводить марафет. Dann опосля. Das Haus хата. Die Wonung тоже хата. Legen ложить
Некоторые слова Нина Александровна не удостаивала сочности собственного перевода. И звучали они по-казённому нейтрально. Это относилось ко всяким там «революциям», «знамёнам», «предприятиям», «арбайтерам» и «колхозбауернам». Хотя и в такой лексике иногда попадались образчики, которые Нина Александровна обласкивала своим отношением.
Kampfen, например, говорила она. Бурюкаться.
Слово нас восхищало. Надо же немцы, оказывается, от нас ничем не отличаются. Тоже могут побарахтаться в снегу, помутузить друг друга, залезть на омёт и там, рискуя сверзиться вниз, затеять возню. Борьбу.
Прошли годы. Недолгое учительство Нины Александровны совсем забылось. Да и какая память может остаться от ненастоящего педагога, от курьёз-педагога-«толмача»?
Но у детей дырявых душ не бывает. Не выпадает из памяти, из сердца ничего, что заложено туда по детству!
Как-то в лингафонном кабинете университета, работая с передовицей из «Neues Deutschland», я ошарашено замер. В официальном отчёте немецких коммунистов значилось: «Мы бурюкаемся за мир!».
Сработала память детства. Выплеснула из глубин сознания давние зимние уроки немецкого. Я представил далёкий Берлин, засыпанный соломенной мякиной, заснеженные копны на Унтер-ден-Линден-штрассе, а на макушках этих копёшек весёлую возню товарища Хоннекера и его партайгеноссе. Немецкие коммунисты «бурюкаются».
Революционная борьба, борьба за какие-то идеи для них теперь была навсегда заказана. По крайней мере, в моём сознании.
А потом начались совсем странные, милые вещи. Стоило заслышать любую немецкую речь, и я узнавал в ней знакомые интонации. Нет, это была не тональность послевоенных фильмов, где гортанные немецкие команды бросали нас в неимоверный. чуть ли не генетический озноб, а потом в ярость. Нет, теперь в любой немецкой фразе принадлежала ли она девушке с «эфдэйотлеровским» значком или седому бизнесмену мне слышался голос Нины Александровны. И ухо ловило родные слова: мамка, хата, навести марафет
Языковой этот морок был так силён, что все немцы казались мне выходцами из нашей деревни. Односельчанами. Хотелось подойти и спросить, помнят ли они выгон в шершаво-белом пузырении цветка-кашки? А соломенную мякину, ту саму, которая покрывает нехитрой мозаикой рождественские сугробы неужели не помнят? А нашу школу с ненастоящей учительницей?..
Впрочем, теперь, даже мысленно, называть Нину Александровну «ненастоящей» я не решался. Учительницей она была, как оказалось, самой настоящей.
За несколько коротких уроков, сама того, может, не осознавая, она превратила язык гитлеровских солдат в язык соседей по планете, ни в коей мере не отняв его у братьев Гримм и Щелкунчика. Она разрушила глубинное, хранимое родовой памятью недоверие между народами, рождённое последними войнами. Она, неказистая девочка-выпускница, приблизила к моему сердцу огромную чужеродную культуру, сделала восприятие этой культуры по-домашнему тёплым.
Как жаль, что Нина Александровна преподавала только немецкий. Вот бы вернуться в детство, хваткое на впечатления, и получить под её руководством хотя бы пару уроков польского, грузинского, греческого языка, выучить несколько слов на идиш, на китайском, французском, эвенкийском, марийском
Всего лишь несколько слов: мамка, хата, выгон, навести марафет