Эстрелладо лишь тихо улыбнулся и промолчал. С подобными искренними порывами простолюдинов он сталкивался часто и знал, что в этом случае не нужно ждать подвоха и мести за то, что услышал однажды подобные слова. Но ощущение опасности усилилось и даже перешло в резкие проявления дискомфорта за воротом как будто вынырнули чьи-то острые и узкие когти и впились в шею. Так не бывало даже перед самыми кровопролитными и опасными драками, где смерть дышала со всех сторон.
Стук копыт, который не понравился им обоим, и грохот подъезжающего экипажа раздался где-то через четверть часа, и Педро, высунувшись в окно, с неудовольствием присвистнул:
Этого ещё не хватало, не было печали, так черти накачали! Придётся, барин, спрятать тебя в камеру, не нравятся мне эти гости тем более что в праздник явились.
В темноте, царившей в камере, стало ещё хуже воздух как будто отказывался попадать в лёгкие, и тот, кто полмесяца назад был пышущим здоровьем и силой восемнадцатилетним красавцем, почувствовал себя былинкой, растоптанной каблуком сапога. Всё ясно, это потому, что я не вижу неба ни звёзд, ни даже солнца, пришла унылая мысль. А ведь сегодня праздник Преображения Господня, самое красивое небо в году. Наверное, Педро и хотел устроить мне что-то вроде прогулки похоже, его проинструктировал Великий Инквизитор на сей счёт. Нематериальные когти за шеей так и не исчезли полностью, и, когда Эстрелладо снова обратил внимание на их существование, откуда-то из небытия или же пелены потёмок раздалось тихое шипение: «Неба ты больше не увидишь!» Лихорадка, решил юноша, обхватил ладонями виски и сконцентрировался на молитве. Сейчас это было отчего-то сложнее обычного, но хотя бы отвлекало от кошмара полностью.
Закончить он не успел дверь отворилась слишком проворно, хоть и со скрипом, что указывало на то, что посетители будут не из приятных. Их было трое, крепких парней в тёмной одежде без всяких знаков различия, и узник инстинктивно повернулся спиной к стене, почувствовав угрозу. Один из пришельцев прорычал низким неприятным голосом:
Пойдёшь с нами, шевелись уже.
И кто вы такие будете? ровным голосом осведомился Эстрелладо без всякого выражения, но отчего-то сложив руки на груди.
Не твоё дело, хмуро ответил другой. Двигайся, тебе говорят.
И не подумаю, холодно усмехнулся юноша. Я не подчиняюсь приказам кого попало. От чьего имени вы явились, извольте сообщить.
Вот же упрямец, фыркнул первый. Ну так пойдёшь поневоле, раз такой капризный.
Эстрелладо успел примериться и среагировать трое, всё же, не пятеро, и можно было прорваться к выходу даже не смотря на то, что у двоих оказались кастеты, но на пороге его догнал удар не то кистеня, не то чего-то подобного как назло, по спине, по самой больной ране Крик гулко отозвался в коридоре, а тело грохнулось на каменный пол, и подбородок не удалось приберечь. Больше времени и шансов не выпало и его потащили куда-то очень быстро, нарочито грубо выкрутив руки. Как долго тащили и куда понять было невозможно, да и не хотелось об этом особо думать вообще. Только когда тело небрежно снова швырнули на пол, отпустив, стало ясно, что как будто в помещении есть какое-то вполне сносное освещение. Инстинкт диктовал, что проявлять самостоятельность не нужно и опасно, и пленник не стал шевелиться.
Вот он, идти отказался, проворчал кто-то из ловких исполнителей.
И правильно сделал, раздался чей-то рафинированный смешок. Теперь поставьте его на ноги, а то ещё разговаривать откажется и тоже будет прав.
Это было проделано хоть и грубо, но без особой жестокости, однако боли во всём теле успешно превратили процедуру почти в пытку. Когда чужие руки наконец отпустили его совсем, Эстрелладо открыл глаза, что были инстинктивно прикрыты, и его взгляд присутствующим не понравился. Помещение оказалось ничем иным, как залой для допросов с пристрастием. Но удивляло не это, а то, кто оказался сейчас на месте тех, кто приказывал исполнителям. Де Солер и инфанта собственной персоной, даже без сопровождающих слуг. Эстрелладо небрежным жестом сложил руки на груди и нарочито спокойно уставился на них. Принцесса была в лазурном платье для вечернего бала и выглядела совершенно нереально в отсветах факелов и жаровень, да и глаза у неё казались почти чёрными, на фоне её светлых волос и бледной кожи это резко бросалось в глаза. Перламутровая накидка на этот раз скрывала надёжно все девичьи прелести и драгоценности на шее и груди, так что вряд ли их хозяйка собиралась быстро покинуть тюрьму, ведь она не забыла даже надеть перчатки, об них здорово доставалось сложенному вееру. Де Солер смотрел, как всегда, с осторожным любопытством, и больше ничего нельзя было прочесть на его заострённом, куда не кинь, лице. Он будто жалел, что теряет время, собравшись на деле на охоту, да и стоял на непредосудительном расстоянии от дамы. Уловив на лице арестанта высокомерное «какого чёрта?», кабальеро вежливо кивнул ему и произнёс ровным светским тоном: