По дороге к дому и даже придя к себе, он не мог думать ни о чём другом. Со всех сторон пытался оценить это зло. Как же можно, думал Мансур, чтобы из-за этих никчёмных людишек разбивалось счастье молоденьких девушек, была исковеркана их бесценная жизнь? Он не сумел помешать преступлению и был вне себя от злости.
Вечером он рассказал всё, что видел, друзьям, но ничего нового, кроме осуждения байских сынков, выяснения гадких подробностей, разговоров о том, какая горькая участь ждёт бедных девушек, не услышал. Переживания по этому поводу заполнили весь день Мансура, не было покоя и ночью: до утра снилась ему та девушка в разных очень печальных и жалких обстоятельствах.
Утром грустные мысли не покидали Мансура-эфенде. Ночь выдалась беспокойная, с вечера его продуло, голова разламывалась, трудно было собраться с мыслями было похоже, что он заболел. Он не пошёл в школу, а обратился к врачу.
Мансур-эфенде тихонько лежал в постели, всё думая о той девушке. Он собирался поговорить о ней с Габдуллой. Надо было хорошенько продумать, с чего начать разговор, какими доводами подкрепить слова. Мансур должен объяснить, как подло и недостойно поступает Габдулла, что в каждом человеке, даже в отъявленном негодяе рано или поздно просыпается совесть, и нет на свете ничего ужасней, чем муки пробудившейся совести.
Через неделю, на следующий день после того, как Сагадат, потеряв всякую надежду на счастье, окончательно возненавидев всех и себя в том числе, очертя голову бросилась в омут разврата, Мансур-эфенде отправился к Габдулле. По дороге он снова мысленно повторил то, что собирался сказать. Однако представляя перед собой Габдуллу, он испытывал непонятное смущение, как шакирд, попавший в ашхану. Казалось, что-то должно помешать ему говорить. Мансур поздоровался, избегая смотреть на Габдуллу, и урок начался. Они переговаривались, но в глаза друг другу не смотрели. Мансур был занят своими мыслями, а Габдулла при виде Мансура опять почувствовал на губах поцелуй девушки, и это не давало ему покоя.
Урок подошёл к концу, а Мансур всё не решался заговорить о Сагадат, хотя и знал слова наизусть. Габдулла догадывался, что учитель собирается сказать что-то, и почти не сомневался, что речь его будет связана с событиями, закончившимися тем поцелуем. Вид Мансура беспокоил его.
Рано утром, когда Мансур ещё лежал на своей скрипучей кровати, в комнату к нему вошёл Габдулла. Он был явно чем-то встревожен. Что-то очень важное вынудило потомственного почётного гражданина господина Габдуллу Амирхановича против собственной воли унизиться до посещения убогого жилища нищего учителя. При виде Габдуллы Мансур-эфенде от изумления чуть было не свалился с кровати. Габдулла молчал, смущённо краснея. Не дожидаясь, пока Мансур оденется, он заговорил:
У меня к Вам большая просьба, Мансур-эфенде. Не могли бы Вы пропустить сегодня занятия и уделить мне время, чтобы поговорить где-нибудь?
5
Когда они выходили из харчевни, настроение Мансура-эфенде и Габдуллы было совсем другое. На лицах обоих читалась решимость, во взорах горела смелость, в облике угадывалось благородство. Похоже, оба стали думать и чувствовать одинаково, и пропасть, разделявшая их, исчезла.
Всю неделю, пока не было занятий, Габдулла нет-нет да и задумывался над сердитыми словами Мансура, сказанными на террасе. Поцелуй Сагадат, который ощущался им, как клеймо на губах, лишил его покоя. Это вынуждало Габдуллу постоянно размышлять о несчастьях, ожидавших обиженную им девушку, плакавшую так горько и безутешно. Было тяжело вспоминать о гнусном своём поступке.
Случилось невероятное Габдулла стал понимать, что дорога, по которой он идёт, скользкая и безнадёжная, что постыдная жизнь обернётся для него в будущем тяжким бременем. Дошёл даже до того, что готов был на любые жертвы, чтобы искупить свой грех в отношении бедной девушки. Он желал навсегда покончить с мерзавцем Габдуллой Амирхановичем и превратиться в другого, совестливого и человечного Габдуллу-эфенде.
В муках рождается ребёнок, но мать сознательно идёт на них, потому что счастье материнства того стоит. Так и Габдулла-эфенде, пройдя через мучительные раздумья, переживания раскаявшегося грешника, испытывал радость надежды увидеть себя достойным человеком. Представляя, как станет жить в ладу с совестью, он давал себе клятвенные обещания, что не свернёт с этого пути. Ему доставляло удовольствие мысленно бродить по роскошным садам будущего, одни заманчивые видения сменялись другими. Там, впереди, ждало его много наслаждений, озарённых светом нравственности и духовности.