Артур Конан Дойл
Жрица тугов. Хирург Гастеровских болот. Рассказы
© ООО ТД «Издательство Мир книги», оформление, 2009
© ООО «РИЦ Литература», состав, 2009
* * *Жрица тугов
Глава I
Моя жизнь была богата приключениями и необычными событиями. Но среди них есть одно приключение, перед которым бледнеют все остальные.
Оно случилось давно, но произвело на меня такое сильное впечатление, что я не мог забыть о нем долгие годы.
Я не часто рассказывал эту историю; ее слышали от меня лишь немногие мои хорошие знакомые.
Они не раз просили меня рассказать ее целому собранию моих знакомых, но я всегда отказывал им в этой просьбе, потому что меня мало прельщает репутация новейшего Мюнхгаузена.
Я исполнил их просьбу лишь отчасти, изложив на бумаге все те факты, которые относятся к дням моего пребывания в Дункельтвейте.
Вот первое письмо, полученное мной в 1862 году от Джона Терстона.
Его содержание я передаю буквально:
«Мой дорогой Лауренс.
Если бы вы только знали, как одиноко и тоскливо я себя чувствую, вы, наверное, пожалели бы меня и приехали бы разделить мою отшельническую жизнь.
Вы не раз обещали посетить Дункельтвейт и полюбоваться равнинами Йоркшира. Почему бы вам не сделать этого сейчас? Я знаю, что теперь вы сильно заняты; но лекций сейчас нет, а кабинетной работой вы можете здесь заниматься не хуже, чем на Бейкер-стрит. Итак, будьте тем милым мальчиком, каким вы были всегда, уложите ваши книжки и приезжайте. У нас есть небольшая комнатка, снабженная письменным столом и креслом, то есть как раз тем, что вам теперь требуется. Итак, дайте мне знать, когда вас можно ждать в наши Палестины.
Говоря об одиночестве, я вовсе не имел в виду, что живу совершенно один. Напротив население нашего дома довольно даже многочисленно.
Прежде всего, назову моего бедного дядю Иеремию болтливого маньяка, без конца занимающегося кропанием скверных стихов. Во время нашего последнего свидания я как будто уже упоминал про эту слабость старика. Теперь она дошла у него до того, что он нанял секретаря, в обязанности которого входит записывание и хранение кропаний своего патрона.
Этот субъект, некто Копперторн, стал ему необходим не менее, чем «Всеобщий словарь рифм». Не скажу, чтобы этот Копперторн очень меня беспокоил, но я всегда разделял предубеждение Цезаря против худощавых людей, хотя, если верить дошедшим до нас медалям, сам Юлий принадлежал к их числу.
Далее, у нас живут еще двое детей дяди Сэмюэля, усыновленных Иеремией, их было трое, но один умер, и их гувернантка, красавица-брюнетка с долей индусской крови в жилах.
Кроме них у нас есть трое слуг и старик-грум.
Группа, как видите, выходит не маленькая.
Но это не мешает мне, дорогой Гуго, умирать от желания увидать симпатичное лицо и получить приятного сердцу собеседника.
Я сильно увлекаюсь теперь химией и потому не буду мешать вам в ваших занятиях. Отвечайте же скорее.
Ваш одинокий друг Джон Терстон».Во время получения этого письма я жил в Лондоне и усердно работал, готовясь к выпускным экзаменам на диплом доктора медицины.
Мы с Терстоном были закадычными друзьями в Кембридже, это было еще до моих занятий медициной; поэтому мне очень хотелось с ним повидаться. Но, с другой стороны, я опасался, как бы это посещение не отвлекло меня от работы.
Я вспомнил старика, впавшего в детство, худого, как щепка, секретаря, красавицу-гувернантку, детей конечно, избалованных и шумных, и решил, что мои занятия наверное пострадают, как только я попаду в такое общество, да еще на лоне природы.
После двухдневных размышлений и колебаний я уж совсем было решился отклонить приглашение, но на третий день я получил второе письмо, еще настойчивее первого:
«Мы ждем от вас известий с каждой почтой, писал мне мой друг. При каждом стуке в дверь я так и жду, что мне подадут телеграмму, указывающую поезд, с которым вы приедете.
Ваша комната совсем готова; я надеюсь, что вы найдете ее удобной. Дядя Иеремия просит меня упомянуть, что он будет очень рад познакомиться с вами.
Он написал бы вам сам, но, к сожалению, по горло занят сочинением большой поэмы тысяч в пять стихов или около того. Он целые дни проводит в беготне из комнаты в комнату; по пятам за ним следует Копперторн с записной книжкой и карандашом в руках; он моментально записывает все вещие слова, что срываются с уст его патрона.