Это было зимним весёлым кристально-солнечным днём, когда она на прогулке отстала от остальных детей и воспитательницы хмурой, чёрствой, сухопарой тётки, выскочила за ворота и кинулась домой, радуясь и одновременно опасаясь, как бы её не заметили.
Но её не заметили.
Она благополучно добежала до дома, он окнами выходил прямо на детский сад, нашла свой подъезд, поднялась по ступенькам и застучала в дверь.
«А мне в детском саду не нравится!» бойко заявила она, когда удивлённые мама и бабушка открыли ей.
Каждый раз, когда бабушка упрямо тащила Веру в сад, она оглушала всю улицу злыми, подвывающими криками так она вела себя и когда бабушка отводила её в дошкольное учреждение.
После того зимнего побега её забрали из детского сада.
Сидя у окна или за партой в «нулевом классе», она думала, что если и теперь ей удалось бы сбежать, то её вовсе сюда не повели бы, а навсегда оставили бы дома.
Но Вера с огорчением понимала, что в незнакомом районе нельзя убегать даже на прогулке ведь тогда она потеряется в неизвестных улицах, а дома так и не найдёт.
Оставалось только ждать до вечера бабушку, ходить гулять в парк вместе с отвратительными, галдящими чужаками и в сторонке от них лепить песочные горки, собирать листья, калякать палочкой по земле или рисовать мелками на асфальте.
Но потом подходила одна дурная девчонка с чёрными, как будто каменными глазами, и начинала дразнить Веру, топтать горки, и, что особенно было обидно подошвами башмаков затирать меловые рисунки.
Вера не хотела связываться с этой девчонкой, потому что воспитательница, наблюдавшая за всеми, не разрешала драться.
А Вера знала ничего, кроме хорошей драки с той девчонкой, не спасёт её.
Вера не раз осторожно и робко пробовала спросить что-то вроде «Зачем же ты это делаешь?» так спрашивала у плохого мальчишки Настенька, но угольно-каменные глаза отвечали: «Потому что мне так хочется», и по-прежнему оставались бездумными.
В дошкольном учреждении Вера не увидела тех сверстников из книжки о Настеньке.
III
Одноклассники в школе ещё больше разочаровали Веру она каждый день видела, что отнюдь не открытость, простота и мягкость, присущие книжной Настеньке и её сверстникам, властвуют здесь.
Тому, что устанавливалось между одноклассниками, Вера поначалу не могла дать названия, но она понимала, что это нечто плохое.
Это была какая-то особенная негласная дружба, основанная на совместных глупых выходках вроде шварканья о стену столовских апельсинов ими на большой обедней перемене была усыпана вся школа, презрении к учёбе и ещё чём-то таком, чего одноклассники сами не знали, скорее они чуяли это друг в друге.
А Вера, глядя на них со стороны, думала, что они не такие, как ей хотелось бы, потому, что они никогда не слушали родителей.
Она была уверена в том, что их родители непременно объясняли им, как надо и как не надо себя вести, что нельзя некрасиво выражаться, грубить учителям и друг другу, драться на переменах, бросать на улице фантики и швыряться едой.
«Мы в войну голодали, объясняла бабушка, когда пятилетняя Вера после долгих уговоров, споров и препираний из-за того, что она не хочет есть, схватила, наконец, тарелку с овсянкой на молоке, подбежала к окну и собралась всё вытряхнуть, даже чёрного хлеба не было, а у тебя всё есть Мне бы в войну такое дали я бы счастлива была. А ты вот так вот. Поставь на место. Не хочешь не ешь, но не надо так вот с едой обращаться. А то довыбрасываешься, что и вовсе еды у тебя не будет: боженька вот увидит и отнимет».
В тот день бабушка обиделась на Веру так, что вплоть до самого ужина не заставляла её есть.
А мама рассказывала, как её бабушка Верина прабабушка, в военное время, когда еду по карточкам задерживали, сменяла на хороший обед золотые часы, а после войны, когда тоже были перебои с продовольствием, поменяла наградной серебряный портсигар, который её сын Верин дедушка, получил в хоккейной команде Северного флота, на полбуханки чёрного хлеба.
Поэтому к еде в Вериной семье относились бережно всё, что не доедалось, скармливалось уличным кошкам, собакам, птицам, и сухими хлебными огрызками кормили в парке уток, но никогда ничего не выбрасывали в мусорное ведро.
«Они что не боятся, что боженька всё у них отберёт? думала Вера, с сожалением глядя на растоптанные сырки, брошенные надкусанные бутерброды и раздавленные апельсины. И про войну, когда голод был, не знают, что ли?»