Подожди. Я должен тебе всё рассказать.
Я снова села за стол и закурила, так как весь наш разговор мне было не до сигарет.
Ты не знаешь, как происходит встреча. Это действительно может быть любой человек: мужчина, женщина, юноша, девушка, старик или ребёнок. Ты просто чувствуешь его. И находясь рядом с ним, вбирая его эмоции, его энергию, восстанавливаешься. Организм начинает жить полной жизнью. А потом приходит страшная жажда его крови, она горит в тебе пламенем и почти всегда побеждает. Я не понимаю, как Глеб удерживал эту жажду, находясь рядом с тобой во власти замкнутой в нём агрессии. И когда ты сама предложила ему свою кровь, ты не только его спасала, но и себя.
Но почему тогда он не соглашался?
Потому что в этот момент наша сила увеличивается в десятки раз и становится совершенно неуправляемой, а жажда требует всей крови именно этого человека. Он боялся, что не сможет остановиться.
Ты сказал, что почти всегда побеждает, значит, кто-то преодолел эту жажду?
Таких случаев очень мало, единицы но они были. Тогда погибали наши, отказавшись от человека. Я не смог сдержать жажду. Ты права я не любил Элизабет, и она не любила меня только боялась.
Но память о ней ты хранишь столько лет, почему?
Я сам этого не понимал до встречи с тобой. Наверное, это утраченная возможность добиться отношения к себе, а не просто использование как источника энергии.
Он долго молчал, глубоко задумавшись. Мне тоже нечего было сказать, я и так опять изрекла мудрую мысль, теперь осталось только её исполнить. Думаю, судьба скоро заявит мне: сама Глеба объявила свободным отпускай. И преподнесёт станок Пенелопы в подарок. Наконец, Аарон поднял на меня глаза:
Однажды я был свидетелем того, как один из наших отказался от человека потому, что это был ребёнок. Он растил его, сколько позволило отпущенное ему время, обеспечил защиту, в том числе и от себя, и состояние. Он его даже не обратил. То же пытается сделать Глеб для тебя.
Подожди, так ему не хватило моей крови?
Почему? Вполне достаточно, ведь и у Самуила была в запасе.
Он что-то ещё хотел сказать, но в последний момент передумал и встал, провожая меня.
Уже у двери меня осенило, я обернулась к Аарону и спросила:
Так это от Глеба меня защищают твои бойцы? Ты думаешь, он придёт меня убивать, не выдержав жажды?
Это его просьба.
К себе в комнату я шла, не замечая ничего вокруг. Полежала на кровати совершенно бездумно. Какое хорошее слово бездумно. Дум никаких. Потом встала и пошла искать Самуила. Он, как обычно, был в своей лаборатории и занимался переливанием чего-то во что-то, как эта посуда называется, я не знала никогда, даже в школе запомнить не могла. Увидев меня, он радостно поздоровался:
Катенька, доброе утро.
Самуил, я всё знаю, Аарон рассказал.
Он тяжело вздохнул и сел на стул, как будто ноги его не держали.
И что ты хочешь знать?
Всё.
Хорошо, пойдём.
Самуил тяжело встал и повёл меня к двери, противоположной входной. То, что я увидела, наверное, называется погром, даже стены в трещинах. От техники остались только мелкие детали, а от мебели щепки.
Мы едва успели вынести тебя, пока Аарон с Олегом и Виктором удерживали Глеба. Вернее, пытались.
Но я же видела его, я помню глаза они были чистыми, без вихря!
Это уже потом, ты на самом деле была без сознания три дня. Глеб просил ничего не менять здесь и показать тебе чтобы ты поняла.
Теперь уже у меня начали подгибаться ноги, и мы вернулись в лабораторию Самуила.
И как долго может продлиться эта жажда?
Никто не знает, у всех по-разному. Если учесть, что Глеб очень долго сдерживался и напичкан энергией по горло, то даже предположить сложно. Катенька, Олег чай свой коронный заварил, пойдём, попьём?
И мы пошли пить чай в небольшую кухню рядом, там ждал Олег. Он поздоровался со мной и сразу дал понять, что всё слышал:
Ты знаешь.
Кивнув головой, я почувствовала себя опять старой, уставшей и больной, даже чай не помогал.
Я передал Глебу твой цветок, ты ведь этого хотела?
Опять кивнув, я неожиданно для себя покраснела. Что за ужас, в молодости никогда этим не страдала, а сейчас краснею как благородная смолянка. Самуил сразу встрепенулся:
Какой цветок?
И мне пришлось рассказать. Он развеселился как мальчишка, а потом посмотрел на меня и сказал: